Повесть о дупле Уцухо-Моногатари. Часть 2

— Когда я учился в Университете, ноги у меня торчали, как у журавля, я был худ, как скелет, но продолжал читать книги, пока мог различать письмена. Ночью я собирал светляков и занимался при их свете. Я ни о чём не мечтал и ни на что не надеялся. Сейчас же я служу государю, повсюду известен, но в душе радости не испытываю. Почему? Потому что ты родителей своих не навещаешь и живёшь так, как будто чем-то недовольна. Вот и я не чувствую никакой радости. Ты не права, затаив обиду на своих родителей за то, что они отдали тебя мне в жёны. Твой отец от себя меня не отпускает и советуется со мной даже в вопросах государственных. И о тебе он постоянно заботится, а твоё отношение поистине постыдно. Мир непостоянен. Фудзицубо с давних пор была знаменита и погубила многих людей. Начав служить во дворце, она полностью завладела сердцем наследника престола, и никто из его жён не мог больше приблизиться к нему. Она сразу же родила мальчика, и все утверждали, что он-то и станет наследником престола, а она — императрицей, но сейчас никто уже так не говорит. Другая наложница, о которой всерьёз и не думали, родила сына, и вот его-то, по-видимому, и провозгласят наследником. Людей, находящихся в зените славы, судьба свергает вниз. Совсем не обязательно, что я так и останусь человеком заурядным. В Университете меня все презирали, а сейчас разве я не вхож к самым важным сановникам? Ведь мало на свете таких, кого можно назвать учёными.

Но госпожа из северных покоев делала вид, что ничего не слышит.

* * *

Все говорили о том, что провозглашение наследника престола состоится до конца месяца. Перед воротами домов Канэмаса и Накатада постоянно толпился народ, господа приезжали к ним верхом и в экипажах, и шум стоял, как на базаре. Императрица-мать каждый день посыпала Канэмаса письма. В усадьбе же Масаёри не появлялись даже посыльные от императора. Известий о провозглашении наследника не было, и Масаёри решил, что если наследником станет не его внук, он на следующий же день примет монашество и удалится в горы. Он даже определил, куда именно скроется, и заказал монашескую рясу.

В его покоях собралась вся его семья, и все, плача, спрашивали, что с ними будет.

— У меня много дочерей, но из всех них я больше всего с самого её младенчества любил Фудзицубо, — отвечал министр. — Я воспитывал её с особой заботой, носил на руках. Мне хотелось, чтобы хотя бы она добилась надлежащего успеха в мире. Глядя на неё, я испытывал гордость и особую нежность и принимался заботиться о ней ещё больше. Но из-за неё же меня сильно ненавидели, говорили, что ради неё я не щадил человеческих жизней. Я отдал её на службу в императорский дворец — ей все завидовали. А сейчас я вижу, как её высмеивают, как её позорят — для чего мне оставаться с людьми?

Распространились слухи, что церемония провозглашения наследника престола назначена на следующий день. Сыновья Масаёри старались насколько возможно утешить отца, но он раздражённо отмахнулся:

— Я ничего не хочу слышать об этой церемонии. Не говорите мне ничего.

На следующий день рано утром он заперся в гардеробной.

— За какие прегрешения мне суждено видеть всё это? — но сокрушалась его жена, сидя рядом с ним.

Сыновья, расположившись у правой и левой дверей, лили слёзы и не знали, что им предпринять.

Днём показался посыльный: «Пожалуйте во дворец», — но Масаёри не произнёс в ответ ни единого слова.

Когда императору доложили, что Масаёри не придёт, он вызвал к себе Тадамаса. Тот тоже не явился, но император снова послал за ним. «Дело решилось очень быстро. Вряд ли кто-нибудь заподозрит, что я приложил к этому руку», — подумал первый министр и поехал к императору.

Масаёри сказал Тикадзуми и Юкидзуми:

— Пойдите во дворец и расскажите мне, как обстоят дела. Мне было велено явиться к государю, но я колеблюсь.

Сыновья в полной растерянности отправились во дворец.

Наступил час курицы.[286] Первый министр явился во дворец. Император, не произнося ни слова, придвинул тушечницу, что-то написал, приложил печать и велел Санэёри передать бумагу Тадамаса. Когда министр прочитал написанное, камень свалился у него с души. Глядя на него, Тикадзуми подумал: «Итак, это его внучатый племянник! Всё совершилось по его желанию. Усилия моего отца оказались тщетными». Он побледнел, и лицо его задёргалось. Император, глядя на него, чувствовал удовлетворение, но в то же время ему было жалко молодого человека.

— Не теряй мужества. Пойди за первым министром, — сказал он.

«Может быть, когда мы останемся вдвоём, министр что-нибудь расскажет», — подумал Тикадзуми и пошёл к Тадамаса.