Повесть о двух городах

There were few buildings then, north of the Oxford-road, and forest-trees flourished, and wild flowers grew, and the hawthorn blossomed, in the now vanished fields. As a consequence, country airs circulated in Soho with vigorous freedom, instead of languishing into the parish like stray paupers without a settlement; and there was many a good south wall, not far off, on which the peaches ripened in their season.	В то время к северу от оксфордской дороги было еще мало строений; кругом росли густые купы деревьев, далеко простирались исчезнувшие ныне луга, пестревшие полевыми цветами и пышным боярышником, и свежий сельский воздух свободно проникал в Сохо, а не жался к заборам, как нищий, забредший в чужой приход и не имеющий собственного пристанища[24]. А на глинобитных стенах, обращенных на юг, вызревали в свое время персики.
The summer light struck into the corner brilliantly in the earlier part of the day; but, when the streets grew hot, the corner was in shadow, though not in shadow so remote but that you could see beyond it into a glare of brightness.	Летом с раннего утра тупичок утопал в солнечном свете, а днем, когда улица накалялась от зноя, он погружался в тень, но тень эта была не слишком густой, сквозь нее проступало мягкое сиянье дня.
It was a cool spot, staid but cheerful, a wonderful place for echoes, and a very harbour from the raging streets.	Это был прохладный уголок, тихий, но приветливый, мирная пристань, где вы отдыхали вдали от уличного грохота и где только гулкое эхо причудливо повторяло все звуки.
There ought to have been a tranquil bark in such an anchorage, and there was.	В этой пристани должно было стоять на причале мирное суденышко, - и так оно и было.
The Doctor occupied two floors of a large stiff house, where several callings purported to be pursued by day, but whereof little was audible any day, and which was shunned by all of them at night.	Квартира доктора помещалась в двух этажах просторного тихого дома, во дворе которого днем занимались, по-видимому, различными ремеслами; но даже и днем мастеров почти не было слышно, а вечером они и совсем не показывались.
In a building at the back, attainable by a courtyard where a plane-tree rustled its green leaves, church-organs claimed to be made, and silver to be chased, and likewise gold to be beaten by some mysterious giant who had a golden arm starting out of the wall of the front hall-as if he had beaten himself precious, and menaced a similar conversion of all visitors.	Во флигеле позади дома, в глубине двора, где шелестела зеленая листва большого платана, приютилась органная мастерская, и также, судя по вывеске, обретался серебряных дел мастер, а громадная золотая рука, выраставшая прямо из стены над входной дверью, принадлежала, по-видимому, некоему таинственному великану-золотобойцу, который, превратив себя в драгоценный металл, грозился поступить точно так же и со всеми своими заказчиками.
Very little of these trades, or of a lonely lodger rumoured to live up-stairs, or of a dim coach-trimming maker asserted to have a counting-house below, was ever heard or seen.	Но этих мастеров, так же как и одинокого жильца, который, как говорили, жил где-то на самом верху, и неуловимого каретника, снимавшего нижнее помещение под контору, редко можно было увидеть или услышать.
Occasionally, a stray workman putting his coat on, traversed the hall, or a stranger peered about there, or a distant clink was heard across the courtyard, or a thump from the golden giant.	Лишь иногда кто-нибудь из подмастерьев, натягивая на ходу куртку на плечи, появлялся в сенях или какой-нибудь пришелец неуверенно заглядывал в ворота, да время от времени со двора доносилось негромкое позвякиванье или глухой стук молотка золотого исполина.