Повесть о двух городах

The disposition of everything in the rooms, from the largest object to the least; the arrangement of colours, the elegant variety and contrast obtained by thrift in trifles, by delicate hands, clear eyes, and good sense; were at once so pleasant in themselves, and so expressive of their originator, that, as Mr. Lorry stood looking about him, the very chairs and tables seemed to ask him, with something of that peculiar expression which he knew so well by this time, whether he approved?	Мебель в комнатах, вплоть до самых мелких предметов, была расставлена так искусно, цвета сочетались так гармонично, оттенки были так разнообразны, а живописные контрасты изобличали такой верный глаз, умелые руки и ясное суждение, все здесь было так удобно и так живо отображало характер того, кто все это устроил, что мистеру Лорри, когда он остановился, оглядываясь по сторонам, казалось, будто сами стулья и столы спрашивают его с тем особенным выраженьем, которое было ему теперь так хорошо знакомо, нравится ли ему здесь?
There were three rooms on a floor, and, the doors by which they communicated being put open that the air might pass freely through them all, Mr. Lorry, smilingly observant of that fanciful resemblance which he detected all around him, walked from one to another.	На втором этаже было три комнаты, и распахнутые настежь двери позволяли воздуху свободно проникать всюду. Мистер Лорри, улыбкой отмечая некое сходство, заметное здесь во всем, переходил из комнаты в комнату.
The first was the best room, and in it were Lucie's birds, and flowers, and books, and desk, and work-table, and box of water-colours; the second was the Doctor's consulting-room, used also as the dining-room; the third, changingly speckled by the rustle of the plane-tree in the yard, was the Doctor's bedroom, and there, in a corner, stood the disused shoemaker's bench and tray of tools, much as it had stood on the fifth floor of the dismal house by the wine-shop, in the suburb of Saint Antoine in Paris.	Первая была самая лучшая. В ней были птички Люси, ее цветы, книги, письменный стол, столик для рукоделья, ящик с акварельными красками; вторая комната была приемной доктора, она же служила столовой; третья комната, вся в колеблющемся теневом узоре и световых пятнах от платана, шелестевшего за окном во дворе, была спальней доктора, и здесь в углу стояла его низенькая сапожная скамейка и на ней поднос с инструментами, - точь-в-точь, как они стояли когда-то на чердаке угрюмого пятиэтажного дома рядом с винным погребком в Сент-Антуанском предместье в Париже.
"I wonder," said Mr. Lorry, pausing in his looking about, "that he keeps that reminder of his sufferings about him!"	- Удивляюсь, - промолвил вслух, остановившись, мистер Лорри, - зачем он держит постоянно у себя на глазах это напоминанье о своих мученьях?
"And why wonder at that?" was the abrupt inquiry that made him start.	- А почему это вас удивляет? - послышался неожиданный вопрос, да так внезапно, что мистер Лорри вздрогнул.
It proceeded from Miss Pross, the wild red woman, strong of hand, whose acquaintance he had first made at the Royal George Hotel at Dover, and had since improved.	Это был голос мисс Просс, неистовой рыжей особы с мощными дланями, которую он впервые повстречал в гостинице "Короля Г еорга" в Дувре. С тех пор их знакомство упрочилось.
"I should have thought-" Mr. Lorry began.	- Мне кажется... - начал было мистер Лорри.
"Pooh!	- Да ну вас!
You'd have thought!" said Miss Pross; and Mr. Lorry left off.	Что это вам еще кажется! - перебила его мисс Просс, и мистер Лорри умолк, так и не договорив.
"How do you do?" inquired that lady then-sharply, and yet as if to express that she bore him no malice.	- Как поживаете? - осведомилась рыжая особа все тем же отрывистым тоном, но словно желая показать ему, что она не питает к нему никакой неприязни.