Повесть о двух городах

Monseigneur was out at a little supper most nights, with fascinating company.	Монсеньер почти каждый вечер ужинал не у себя дома, и всегда в самой изысканной компании.
So polite and so impressible was Monseigneur, that the Comedy and the Grand Opera had far more influence with him in the tiresome articles of state affairs and state secrets, than the needs of all France.	Монсеньер отличался такой обходительностью и такой тонкостью чувств, что, даже когда ему приходилось возиться со скучнейшими государственными делами и государственными секретами, он и тут руководствовался главным образом интересами Оперы и Комедии, а отнюдь не нуждами Франции.
A happy circumstance for France, as the like always is for all countries similarly favoured!-always was for England (by way of example), in the regretted days of the merry Stuart who sold it.	И, конечно, Франция чувствовала себя польщенной и могла только радоваться этому, как и всякая страна, когда к ней проявляют столь галантное отношение; так, например, радовалась Англия в невозвратимые дни торговавшего ею веселого Стюарта[28].
Monseigneur had one truly noble idea of general public business, which was, to let everything go on in its own way; of particular public business, Monseigneur had the other truly noble idea that it must all go his way-tend to his own power and pocket.	Вообще говоря, в отношении государственных дел монсеньер придерживался самого благородного правила - не вмешиваться ни во что и предоставить всему идти своим путем; но что касается некоторых государственных дел, находившихся в его непосредственном ведении, -здесь монсеньер руководился другим не менее благородным правилом: тут все должно было идти его путями, способствовать умножению его власти, а также его казны.
Of his pleasures, general and particular, Monseigneur had the other truly noble idea, that the world was made for them.	Что же касается его развлечений вообще и в частности, - тут монсеньер твердо держался еще одного истинно благородного правила, что весь мир только и существует для его удовольствия.
The text of his order (altered from the original by only a pronoun, which is not much) ran: "The earth and the fulness thereof are mine, saith Monseigneur."	"Ибо моя земля и все, что наполняет ее", [29] -говорил монсеньер словами священного писания, из коих он только одно-единственное позволил себе заменить личным местоимением.
Yet, Monseigneur had slowly found that vulgar embarrassments crept into his affairs, both private and public; and he had, as to both classes of affairs, allied himself perforce with a Farmer-General. As to finances public, because Monseigneur could not make anything at all of them, and must consequently let them out to somebody who could; as to finances private, because Farmer-Generals were rich, and Monseigneur, after generations of great luxury and expense, was growing poor.	Но вот постепенно в финансовых делах монсеньера, как общегосударственного, так и частного порядка, стали возникать кой-какие затруднения самого низменного свойства; и волей-неволей пришлось ему из-за тех и других дел породниться с генеральным откупщиком, ибо, что касалось государственных финансов, тут монсеньер уж ровно ничего не мог сделать, и, следовательно, надо было передать это дело тому, кто мог; ну, а что касается его личных финансов, то у генерального откупщика денег было девать некуда, а монсеньер, после того как многие поколения его предков и он сам жили в свое удовольствие и не знали счету деньгам, последнее время стал ощущать в них сильный недостаток.