Повесть о двух городах

In this respect the House was much on a par with the Country; which did very often disinherit its sons for suggesting improvements in laws and customs that had long been highly objectionable, but were only the more respectable.	В этом отношении фирма придерживалась примерно тех же правил, что и ее отечество, кое частенько лишало наследства сынов своих, осмелившихся предложить кой-какие усовершенствования тех или иных законов или установлений, давно уже доказавших свою непригодность, - и тем самым именно и упрочивших свою славу незыблемых.
Thus it had come to pass, that Tellson's was the triumphant perfection of inconvenience.	Вот так и банкирский дом Теллсона поддерживал свою славу и гордился незыблемым совершенством своих поистине непревзойденных неудобств.
After bursting open a door of idiotic obstinacy with a weak rattle in its throat, you fell into Tellson's down two steps, and came to your senses in a miserable little shop, with two little counters, where the oldest of men made your cheque shake as if the wind rustled it, while they examined the signature by the dingiest of windows, which were always under a shower-bath of mud from Fleet-street, and which were made the dingier by their own iron bars proper, and the heavy shadow of Temple Bar.	После того как, рванув изо всех сил, вы одолевали идиотски упрямую дверь, которая вдруг уступала вам с каким-то клохтаньем, похожим на хрипенье умирающего, вы вдруг летели куда-то вниз через две ступеньки и приходили в себя, ввалившись в крошечный тесный закуток, где за двумя маленькими конторками сидели какие-то древние старички; они брали у вас из рук чек, и он тут же начинал трепыхаться, как на сильном ветру, и не переставал ходить ходуном у них в руках, пока они разглядывали подпись у одного из подслеповатых окошек, которые постоянно обдавало фонтанами грязи с Флит-стрит; не говоря уже о том, что свет едва-едва пробивался в них сквозь железные прутья решеток, на них сверх того падала густая тень Тэмплских ворот.
If your business necessitated your seeing "the House," you were put into a species of Condemned Hold at the back, where you meditated on a misspent life, until the House came with its hands in its pockets, and you could hardly blink at it in the dismal twilight.	Если вам по вашему делу требовалось повидать "самого", вас впихивали в тесный загон за конторками, напоминавший камеру смертников, и там вы могли предаваться размышлениям о загубленной даром жизни, пока перед вами внезапно - во весь рост, руки в карманах - не возникал "сам"; по как бы вы ни щурились, вы не могли разглядеть его в этой зловещей полумгле.
Your money came out of, or went into, wormy old wooden drawers, particles of which flew up your nose and down your throat when they were opened and shut.	Деньги, которые вам выдавали или принимали от вас, хранились в старых, источенных червями выдвижных ящиках, и всякий раз, как эти ящики выдвигали либо задвигали, оттуда столбом поднималась древесная пыль и набивалась вам в нос и в рот.
Your bank-notes had a musty odour, as if they were fast decomposing into rags again.	Полученные вами банкноты отдавали гнилью, как будто им уже пора было снова обратиться в тряпье.
Your plate was stowed away among the neighbouring cesspools, and evil communications corrupted its good polish in a day or two.	Принятое от вас на хранение столовое серебро запрятывали в какие-то тайники рядом с выгребными ямами, и от этого дурного соседства оно за какие-нибудь два-три дня тускнело и теряло свой красивый блеск.