Повесть о Федоте Шубине

«Продана мною управляющим девка Евгения Быкова принадлежавшая господину Головину что поместье свое имеет за Вологдой двадцати лет и трех месяцев от роду за двести пятьдесят ассигнациями оная девка Евгения опричь его милости Федота Шубина никому не продана не заложена в приданое ни за кем не отдана а ежели кто за девку будет вступаться то сие заверением своим удостоверяю никому кроме господина Головина и его сродников она не принадлежала что подписом своим свидетельствую за управляющего старший прикащик Микола Окунев означенную девку за ту сумму господин Шубин приобрел в собственность…»

— Тут, пониже, ваша роспись должна быть. Пожалте, распишитесь…

Сторговались, расписались. Супруги Шубины пошли домой на Васильевский остров, за ними, с берестяной коробушкой на спине бодро шагала Евгения Быкова, приобретенная за двести пятьдесят рублей ассигнациями. И чувствовала она, что новые ее хозяева люди добропорядочные, что от таких людей обид ей не должно быть…

Глава тридцатая

В эти годы на большой московской дороге, верстах в семи от Петербурга, у старой почтовой станции, строился Чесменский дворец. Название «Чесменский» дворцу было присвоено в честь победоносного сражения, происшедшего в Эгейском море в 1770 году. Тогда, как известно, турецкий флот был загнан в Чесменскую бухту и ночью сожжен русскими. Алексею Орлову, командовавшему русским флотом, за эту операцию был присвоен титул графа Чесменского.

Для тронного зала Чесменского дворца архитектор предусмотрел заказать пятьдесят восемь барельефов великих князей, царей и императоров российских. Заказ на барельефы поступил Федоту Шубину.

— Моделями для барельефов могут служить вот эти медали, — сказал Шубину архитектор дворца Юрий Матвеевич Фельтен и выложил перед скульптором пригоршню мелких кругляков с изображениями великих князей и царей российских.

— Могут быть, но не все, — уклонился Шубин, небрежно и быстро перебирая звонкие медали.

— Почему?

— Несовершенны здесь образы.

— Дело ваше, — соглашаясь с Шубиным, проговорил архитектор. — Но тогда с каких же моделей вы будете высекать этих бородатых людей исторической древности?

— Я их вижу повседневно живыми, — пояснил Шубин. — А в русских сказаниях-старинах разве не виден образ этих людей? Разве я не слышал у себя в Денисовке от стариков про «ласкова князя Володимира»:

Он по горенке по светлой похаживал,
А сапог о сапог поколачивал,
А русыми-то кудрями да размахивал…

А разве в народе нет песен и былин про других персон? Вот про того ли

Скопина князя Шуйского…
Правителя царства Московского,
Оберегателя мира крещеного…
Будто ясен сокол вылетывал,
Будто белый кречет выпархивал.
То выезжал воевода храбрый князь
Скопин Михайло Васильевич…

Когда дойдет черед высекать барельефы императоров и императриц, тогда другое дело. Их облик у многих в памяти сохранился. Образы же древнерусских князей и царей, зная их нравы и заслуги или пороки, с пользой можно домыслить…

Фельтен с ним согласился. Шубин для выполнения этого заказа ходил в люди искать натурщиков — хитрых, себе на уме мужиков, годных обличием своим служить украшением стен Чесменского дворца. Искал он их на Невской набережной, где в то время в тяжелый гранит одевались берега Невы. Иногда по часу и больше со всех сторон высматривал Федот Иванович дюжего бородача и думал: «А ведь умыть, причесать да одеть в латы, накинуть сверху мантию — ну чем он тогда не князь Симеон Гордый?»

Облюбовав подневольного человека, обремененного тяжким трудом, Шубин спрашивал его имя, фамилию, затем шел в контору строительства — и человека на несколько дней отпускали в его распоряжение.