Повесть о горячем сердце

Я смотрела на бабушку, на Лизу, на врача и не знала, как сказать про кражу. Я никогда в жизни не брала чужое, и мне стало страшно: если я признаюсь, что помаду взяла я, бабушка умрёт от горя, узнав, что её внучка, потомственная дворянка, опустилась так низко, что стала воровкой. Но и соврать я не могла, поскольку видела состояние Лизы, которая сделала глупость, обвинив бабушку, тоже потомственную дворянку, в воровстве, а теперь раскаивалась в содеянном.

Но самое страшное для меня во всей этой истории было расстроить папу. Я не представляла, каково ему, уважаемому в городе человеку, коммунисту, будет узнать, что его дочь – воровка…

У каждого человека бывает такое состояние, когда он попадает в безвыходную ситуацию. Я чувствовала себя мышкой в мышеловке, волком в капкане, птицей в клетке. Дрожащими губами я прошептала:

– Это я взяла вашу помаду, Лиза. Я подумала, что у вас и так много помад.

– Зачем ты её взяла, Мария? – спросила бабушка.

– Ну, девочка, ты даёшь! – сказал молодой врач, собирая свой волшебный чемоданчик. – А с виду такая приличная!

– А давайте мы сами разберёмся, – решительно сказала Лиза.

Врач покачал головой и, попрощавшись, вышел из квартиры.

Лиза подошла к бабушке, села рядом и обняла её.

– Простите меня, Варвара Степановна!

– Простила уже, Елизавета. Ничего, девочка, ничего… всякое бывает…

Я стояла возле дивана и смотрела на обнимавшихся Лизу и бабушку. Я никогда не видела, чтобы они обнимались. И эти объятия были такими настоящими, такими искренними, что я даже забыла, что хотела заплакать. Я просто молча подошла к женщинам и тоже обняла их. Так мы и сидели, обнявшись, слыша биение сердец друг друга. Потом Лиза вспомнила, что ей нужно в садик за Мишенькой, а я, достав из портфеля помаду, протянула её Лизе.

– Зачем она тебе была нужна, Машенька? – спросила меня Лиза, одеваясь.

Машенькой она меня тоже никогда не называла. «День чудес!» – подумала я и сказала:

– Я хотела подарить её Анне Генриховне.

– Анне Генриховне? А зачем ей? Почему ты мне об этом не сказала? Я бы сама тебе её дала! Или мы пошли бы и купили ей другую помаду…

– Простите меня, Лиза. И ты, бабушка, прости меня.

– Прощаю, Машенька, прощаю.

Лиза вышла в свою комнату и вошла с двумя свёртками.

– Это вам! С праздником! – сказала Лиза и протянула один свёрток мне, другой – бабушке. Я развернула бумагу и увидела красивое платье. Такое красивое, что я перестала дышать: шёлковое, в ярких цветах, немного удлинённое, как сейчас было очень модно. У бабушки в свёртке была белая кружевная блузка. Мы ещё раз обнялись, и Лиза убежала.

Я села рядом с бабушкой, и она молча прижала меня к себе. У меня на душе было хорошо и спокойно, а в доме стало как-то светлее и теплее. Мы так и сидели, обнявшись, пока не пришёл с работы папа. Нужно отдать должное – Лиза ничего папе не рассказала, и мы с бабушкой молчали. Потом к нам пришли Лизины родители, прибежал Сашка Макаров с тюльпаном, и мы все сели за стол. Папа встал, подняв бокал с шампанским, и сказал:

– Дорогие и любимые мои женщины! Не знаю, почему, но я сегодня весь день думал о вас. Самое моё большое желание – чтобы вы никогда не ссорились, чтобы относились друг к другу по-семейному, чтобы приняли друг друга. Я вас всех очень сильно люблю.

– А меня? – спросил Мишенька.

– И тебя тоже, сын, но сегодня женский день. Поэтому мы, мужчины, стоя выпьем за самых прекрасных на свете женщин!

Все четверо мужчин встали и выпили: папа – с Лизиным папой, Львом Аркадьевичем, женщины выпили шампанское, мы с Сашкой и Мишенькой пили мой любимый лимонад «Дюшес». Потом все танцевали, пели песни, читали стихи и разгадывали шарады.

Ночью мне опять приснилась мама. Она сошла прямо с портрета, подошла к моей кровати, погладила меня по голове и сказала:

– Какая ты у меня взрослая, Тыковка! Молодец, что призналась. Нет человека, который не совершал бы ошибок. Важно, с чем ты выходишь из этих ошибок, какой урок извлекаешь.

– Мамочка, ты всё знаешь про меня?

– Конечно, Машенька! Я же всегда рядом…

Глава четвёртая Комсомол

– Анна Генриховна, можно я буду играть Любку Шевцову? Почему нет? У меня внешность не подходит? Интересно, а почему? Любка была русской девушкой? А я какая? Я и есть русская. У меня мама русская. У евреев национальность по матери, поэтому я, с точки зрения еврейства, самая что ни на есть русская. А при чём тут моя фамилия? И вообще при чём здесь моя национальность? Нет, я не буду играть в массовке. Я хочу играть Шевцову. Да, это я так решила. И что? Я роль выучила. Хотите послушать? Нет? Почему? Я заняла первое место на конкурсе чтецов, и это несправедливо. Я не выйду из класса. Меня достало выходить из класса каждый раз, когда моё мнение не совпадает с вашим. Я не паршивка. Я хочу прочитать монолог, а потом я уйду. Спасибо.