Повесть о Хаййе ибн Йакзане

Передавая оное знание, мы отступили от пути, которым следовали наши благие предшественники, державшие его при себе и ни с кем не делившиеся им. Решиться же с такой легкостью приоткрыть эту тайну и разверзнуть скрывающий ее полог побудили нас те появившиеся в наше время порочные воззрения, с коими выступили некоторые современные нам любители пофилософствовать и которые разглашались ими так, что распространились по разным странам, и вред, приносимый ими, стал всеобщим. Нас охватило беспокойство за нетвердые умы, которые, отбросив авторитет пророков (да благословит их Аллах), предпочли авторитет глупцов и невежд, как бы не возомнили они, будто воззрения эти как раз и являются теми, что предназначены только достойным их, и как бы их привязанность к ним и пристрастие не стали от этого еще сильней.

А посему мы сочли благоразумным приоткрыть намеками тайну тайн, дабы направить эти умы на поиски истины и отвратить их от того порочного пути. Но и изложенные на сих немногих листках тайны мы не преминули прикрыть пологом тонким и завесой легкой, кои не замедлят развернуться перед тем, кто этого достоин, но окажутся слишком плотными для того, кто не заслуживает права заглянуть за них.

Братьев же моих – знатоков подобного рода рассуждений – я прошу принять извинения за вольности, которые мог допустить в объяснениях, и за погрешности, которые мог позволить себе в доказательствах. Ведь делалось мною это потому, что взбираться приходилось на высоты необозримые, а поведать о них хотелось языком доступным, дабы вызвать у людей стремление, возбудить у них влечение к тому, чтобы далее идти по достойному пути.

И прошу я у Аллаха прощения и снисхождения, молю, чтобы знание о себе он дал нам чистое – ведь он милостивый, щедрый. Мир тебе, о брат, коему долг мой приходить на подмогу, а равно милосердие Аллаха и благословение его.

Шихаб ад-Дин Йахйа ас-Сухраварди [217] (ок. 1155-1191). Повесть о Хаййе, сыне Йакзана (Повесть о западной чужбине)

Прочитав «Повесть о Хаййе, сыне Йакзана»[218], я обнаружил, что при всем восхищении, вызываемом ее духовными рассуждениями, при всей глубине содержащихся в ней намеков, она лишена указаний на то величайшее состояние, которое и есть «Величайшее Переполнение»[219], хранимое в божественных книгах, вложенное в символы мудрецов и скрытое в «Повести о Саламане и Абсале», кою сочинил автор «Повести о Хаййе, сыне Йакзана», – та тайна, к которой ведут стадии стояния суфиев и тех, кто предается Непосредственному Содержанию, и на которую в «Трактате о Хаййе, сыне Йакзана» дается намек только в заключении, там, где говорится: «Среди людей отдельные переселяются к нему…» и так далее до конца сочинения. И возникло у меня желание написать нечто подобное одному из наших любезных братьев в повести, которую сам я решил назвать «Повестью о западной чужбине». На Бога я уповаю и к Нему обращаюсь за помощью.

Отправился я с братом моим Асимом[220] из области Мавераннахра[221] в Магриб[222] поохотиться на стаю птиц[223] у берегов Зеленого моря[224].

И вот очутились мы нежданно в селении, жители которого тираны[225], т. е. в городе Кайраване.

Узнав о том, что к ним прибыли мы – дети старца, известного под именем Хади[226] Ибн-Аби-л-Хайр[227] ал-Йамани[228], обитатели города окружили нас, схватили и, сковав железными цепями и оковами[229], бросили в скважину колодца[230] беспредельной глубины.

Над заброшенным[231] тем колодцем, который оказался теперь оживлен нашим присутствием, возвышался дворец с надстроенными над ним многочисленными башнями[232]. Нам сказали: «Не беда, если вы подниметесь ночью[233] обнаженными[234] во дворец, только с рассветом вы неминуемо низвергнетесь в бездну колодца». А в глубине колодца был мрак – один поверх другого[235], так что, когда мы вытягиваем свою руку, почти не видим ее.

И все же с наступлением ночи[236] мы поднимались во дворец и, выглядывая из окошка, обозревали пространство. Иногда из лесов Йемена к нам прилетали голуби и сообщали о том, как обстоят дела в местах заповедных. Временами нам являлись йеменские молнии, сверкавшие с правой восточной стороны[237], и сообщали нам о бедах Неджда, приводя нас с каждым разом во все большее ликование. И мы испытывали тогда тоску по родным краям[238].

В то время, когда мы были заняты ночными восхождениями и дневными нисхождениями, завидели мы в одну лунную ночь[239] Удода[240], доставившего в клюве грамоту, которая исходила с правого края долины в благословенной роще из кустарника[241]. И сказал нам Удод: «Я знаю способ, как вам спастись. Я пришел к вам от Сабы с верным известием[242], и вот он, этот способ, объяснен в грамоте от вашего Отца».