Тогда одна из рыб, пройдя подземным ходом, скользнула в море[302]
и сказала: «Это то, к чему ты стремился[303]. Гора эта – гора Синай, а камень – келья Отца твоего».Я спросил: «А что это за рыбы?».
Рыба ответила: «Это тебе подобные. Вы – сыны одного отца. С ними произошло примерно то же, что произошло с тобой, ибо они братья твои».
Услышав эти слова и убедившись в их правдивости, я обнял своих братьев. Я был им рад, и они были рады мне.
Я поднялся на гору и узрел Отца нашего – Великого старца[304]
, от явленного света которого едва не раскалывались небеса и земля. В изумлении и растерянности я зашагал к нему. Он приветствовал меня, и я преклонил колени пред Ним, едва не исчезая в лучезарном Его свете.Проплакав некоторое время, я начал сетовать на темницу Кайравана, а Он молвил, обращаясь ко мне: «Да, ты теперь свободен. Но тебе придется непременно вернуться в западную темницу, ибо от оков ты еще не избавился».
Заслышав эти его слова, я потерял рассудок и начал громко стенать подобно человеку, оказавшемуся на краю гибели, и взывать к Нему с мольбой. А Он сказал: «Вернуться тебе надо сейчас же. Но я обрадую тебя, сообщив две вещи. Во-первых, если ты возвратишься в темницу, ты сможешь прийти к нам и легко подняться в рай наш, когда захочешь. Во-вторых, ты обретешь у нас окончательно свободу, покинув западные страны все и навсегда».
Я возрадовался сказанному, а Он добавил: «Знай, что гора эта – гора Синай. Но над ней возвышается другая гора Синин[305]
– обиталище родителя моего и твоего предка, к коему отношение мое таково же, каково твое отношение ко мне. У нас есть и другие предки, но родословие наше завершается царем, который и есть тот Великий Пращур, у коего нет ни деда, ни отца. Все мы – рабы его, от него мы получаем свет и заимствуем огонь. Ему принадлежит величайшая красота, высшее великолепие и всепокоряющий свет. Он превыше вышнего, Он Свет Света и выше Света от века и всякая вещь гибнет, кроме Его лика[306].Так как обстоятельства у меня изменились и я низринулся в пропасть, я оказываюсь среди людей неверующих, заточенных в краях Запада. Но я все еще испытываю несказанное наслаждение. Я плакал, я молил, я сокрушался о разъединении. Ведь этот покой был лишь мимолетной грезой. И да избавит нас Бог от плена природы и оков первоматерии.
И скажи: «Хвала Богу, Он покажет вам Свои знамения, и вы узнаете их, и ваш Господь не пренебрежет тем, что вы делаете!»[307]
. Скажи: «Хвала Богу! – но большая часть их не знает!»[308] Благословение Бога пророку нашему Мухаммаду и всему его роду.Приложение
Хайй б. Йакзан
Хайй б. Йакзан – название арабоязычной символической притчи Шайх ар-Раиса Ибн Сины, написанной им в течение краткого периода заключения в крепости Фарджан неподалеку от Хамадана.
Несмотря на то что Ибн Сина принадлежал к числу философов-перипатетиков, и большая часть его философского наследия написана в русле традиции, заложенной Аристотелем и его последователями, у него есть и краткие произведения, написанные в духе Платона и неоплатоников, такие как «Саламан и Абсаль», «Послание о птицах» и «Хайй б. Йакзан». На это обращал внимание уже Ибн Саб'ин (ум. 669 л.х. /1371 г.) [Данешпажух. С. 404]. Эти произведения представляют собой философские символические притчи, и Ибн Сина стремился изложить в них свои философские взгляды и идеи языком символов. И «Хайй б. Йакзан», и «Послание о птицах» представляют собой повествование о путешествии духа, мысли, воображения, в которое пускается говорящая душа человека. Она оставляет телесный мир – мир чувственного восприятия, и восходит в мир высший – умопостигаемый мир, а в пути получает представление о различных философских истинах.
В этом духовном, интериоризированном путешествии путник не одинок. Точно так же, как во внешнем, телесном путешествии путник нуждается в провожатом, в путешествии мысленном, духовном говорящей душе необходим наставник; в притче «Хайй б. Йакзан» он появляется в образе мудрого старца, проводит путника по горам и степям, по суше и по морю, и на каждом этапе открывает ему новые истины. Этот старец-провожатый – олицетворение деятельного разума авиценновской философии, а именно десятого разума, который в этом сочинении назван «Живым» (