Повесть о любви Херея и Каллирои

Выйдя в открытое море, судно быстро неслось вперед. Ни волны, ни ветер не служили ему помехой, потому что люди на нем никуда определенно не направлялись, и любой ветер, дувший с кормы, казался для них попутным. Ферон ободрял Каллирою, стараясь ее обмануть всякими вымыслами, но случившееся с ней она понимала и чувствовала, что спасена она для других. Однако она делала вид, будто ничего она не замечает и верит: она боялась, как бы они ее не убили, если бы стала она высказывать им недовольство. Объявив, что она не переносит моря, и накрывшись с головой платком, стала так говорить про себя она, плача: «В этом самом море разбито было тобою, отец, триста афинских кораблей, а дочь твою малый похитил челн, и никакой мне помощи ты не оказываешь. В чужую землю увозят меня, и мне, свободной, предстоит обратиться в рабыню. Хозяином дочери Гермократа окажется, чего доброго, кто-нибудь из афинян, который купит ее для себя на рынке. Насколько лучше было бы мне лежать мертвой в могиле. Все же тогда находился бы со мной заботящийся обо мне Херей, а теперь разлучены мы с ним и в жизни, и в смерти». Так скорбела она, а разбойники плыли дальше, минуя малые острова и мелкие города. Был ведь не на бедняков рассчитан их груз: искали они людей богатых. Якорь бросили они напротив Аттики, у морской косы, близ которой находился изобиловавший чистой водой источник и расстилался красивый луг. Проводив Каллирою сюда, они, в заботе о сохранении ее красоты, предложили ей помыться и отдохнуть после морского путешествия. Наедине же с собой начали они совещаться друг с другом о том, куда им направить отсюда путь.

— Близко от нас Афины, большой и богатый город, — сказал один из разбойников, — там найдем мы кучу купцов, кучу людей богатых. Сколько народу на рынке, столько же в Афинах узреть можно городов![39]

Все, понятно, стояли за то, чтобы плыть в Афины. Но Ферон опасался афинской пронырливости:

— Или одни только вы ничего не слышали о склонности афинян к сплетням? Болтлив афинский народ и обожает судбища! В гавани тысячи сикофантов[40] начнут допытываться у нас, кто мы такие и откуда везем этот груз, и у негодяев возникнут скверные подозрения. А там сейчас же Ареопаг[41] и архонты[42] ужаснее всяких тиранов. Афинян должны мы бояться сильнее, чем сиракузян. Иония — вот удобное для нас место: там и приток царских богатств[43] из Великой Азии[44], там и живущие в роскоши и праздности люди. Надеюсь, найду я сейчас же там и кого-нибудь из своих знакомых.

И вот, запасшись водой и купив у стоявших тут же грузовых судов продовольствие, они поплыли прямо к Милету и на четвертые сутки вошли в отстоявшую на восемьдесят стадиев от города бухту, превосходнейшее для них убежище.

12

Тут Ферон приказал вынести из лодки весла и устроить для Каллирои отдых, обставив последний всяческими удобствами. Поступал он так не из человеколюбия, а по корыстным соображениям, не как разбойник, а скорее всего как купец. Сам он побежал в город, прихватив с собой и двух из своих помощников. Предавать дело огласке и в открытую искать покупателя он не собирался, а стремился продажу произвести потихоньку, из рук в руки. Такая продажа, однако, оказывалась трудно осуществимой: товар рассчитан был не на многих, не на первого встречного, а на человека только царски богатого, подходить же к подобному рода людям Ферон боялся. Дело затягивалось, а на дальнейшую его проволочку Ферону уже не хватало терпения.

С наступлением ночи он не в состоянии был заснуть и так говорил самому себе: «Ты безрассуден, Ферон. Ведь уже сколько дней оставляешь ты серебро и золото в пустынной местности, как будто, кроме тебя, нет на свете разбойников. Неужели же ты не знаешь, что по морю плавают и другие пираты? А я — собственных-то боюсь, как бы не отплыли они, бросив нас! В самом деле, войско свое набрал ты ведь не из самых честных людей и не для того, чтобы хранили они тебе верность, а набрал из людей заведомо скверных. Ну, что же (так заключил он), теперь поневоле спи, на рассвете же сбегай к лодке и брось в море стесняющую тебя и тебе совершенно лишнюю женщину, перестав возить с собою товар, пристроить который трудно».

Но, уснув и увидев во сне запертые двери, он решил и этот день еще повременить. Мучаясь этим, сидел он, совсем расстроенный, в лавочке[45], когда увидел проходившую мимо толпу свободных людей и рабов, посреди которой печально, в черной одежде, шел зрелых лет мужчина. Ферон поднялся со своего места и (людям свойственно любопытство) обратился с вопросом к одному из тех, кто этого человека сопровождал:

— Кто это?

— Видно, — ответил тот, — ты иноземец и приехал издалека, раз не знаешь Дионисия, своими богатствами, происхождением своим и своей образованностью превосходящего всех остальных ионян[46], друга великого царя[47].

— А почему он в трауре?

— Скончалась жена его, которую он страстно любил.

Найдя влюбчивого богатого человека, Ферон еще с большей настойчивостью продолжал начатый разговор. Он уже не отпускал от себя своего собеседника.