Рад был Леона, что ему не верят: тем сильнее должна была поразить хозяина неожиданность. Но обошел Леона весь город, все столы менял, все милетские гавани, а найти Ферона не мог он нигде. Он расспрашивал и купцов, и перевозчиков: Ферона никто не знал. В полном недоумении Леона нанял гребную лодку и проехал в ней до мыса, а оттуда к именью. Но не мог же найти он того, кто из Милета уже уплыл! Медленно возвращался он к своему хозяину. Обратив внимание на грустное выражение его лица, Дионисий спросил, какая случилась с ним неприятность, и Леона ответил:
— Загубил я твой талант, владыка!
— Случившееся, — заметил Дионисий, — заставит тебя действовать вперед осмотрительнее. Ни все-таки, что же произошло? Или новая невольница убежала?
— Убежал ее продавец, а не она, — ответил Леона.
— Ну, это был, значит, хищник, продавший тебе краденую рабыню и потому-то и сбывший ее втихомолку. Откуда происходит, говорил он тебе, эта женщина?
— Она из Италии, сибаритянка[58], из ревности проданная своей госпожой.
— Поищи, не проживает ли здесь каких-нибудь сибаритян, а женщину пока оставь в деревне у нас.
Печальный вернулся назад Леона, жалея о несостоявшейся сделке, и решил выжидать удобного случая, когда можно будет уговорить хозяина выехать в именье. Одна оставалась у Леоны надежда: наружность женщины.
В комнату к Каллирое вошли деревенские женщины и тотчас же принялись за нею ухаживать как за своей хозяйкой. А Плангона, жена эконома, смышленое существо, сказала ей:
— Все-то тоскуешь ты, доченька, о своих. А ты и чужих здесь считай своими. Дионисий, хозяин наш, человек хороший и добрый. Счастливо привел тебя бог в честный дом: житься здесь будет тебе, как в родном краю. Смой с себя тину-то после долгого морского пути: служанки у тебя есть.
С трудом, насильно отвела она Каллирою в баню, где ее натерли маслом и старательно вымыли. И если, пока на стояла одетой, женщины дивились ее божественному лицу, то еще в большее пришли они изумление, когда Каллироя разделась и они увидели всю ее такой же божественной, как и ее лицо. Словно каким-то сиянием заблистало ее белое тело, а кожа на нем была так нежна, что к ней страшно было притронуться: казалось, прикосновение пальца может её поранить. Кругом тихо перешептывались:
— Красавицей, и красавицей знаменитой, была наша госпожа, но этой годилась бы она в служанки.
Огорчали эти похвалы Каллирою, так как неложно пророчествовали ей о том, что ожидало ее впереди. Когда ее вымыли и начали ей завязывать волосы, то принесли ей чистые платья, но она стала говорить, что такие платья невольнице не подходят:
— Дайте мне рабский хитон, — сказала она, — ведь и вы важнее меня.[59]
Надела она на себя, что первым попалось ей под руку, но и эта одежда пришлась ей к лицу, и, осиянная ее красотой, одежда выглядела богатой.
Женщины сели завтракать, после же завтрака Плангона сказала Каллирое:
— Обратись к Афродите и помолись за себя: богиня прославлена тут, и не только здешние жители, но и горожане приходят сюда приносить ей жертвы. Особенно внемлет она Дионисию, потому что никогда не пройдет он мимо нее, не помолившись ей.
Тут начались рассказы о явлениях богини, а одна из крестьянок сказала Каллирое:
— Когда взглянешь ты на Афродиту[60], тебе покажется, что ты смотришь на свое собственное изображение.
При этих словах у Каллирои навернулись слезы, и она подумала про себя: «Что за несчастье! И здесь опять Афродита, та богиня, которая стала причиной всех моих бедствий! Но я пойду к ней: хочется мне за многое упрекнуть ее».
Храм богини стоял на большой дороге, недалеко от виллы. Преклонившись перед Афродитой, припала Каллироя к ее стопам и сказала:
— Ты первая указала мне на Херея, но, сочетав меня с ним прекрасными узами, ты их не сберегла. А между тем мы тебя украшали.[61] Но уж раз такова была твоя воля, то об одной молю тебя милости: после Херея не влюбляй в меня никого другого.
Афродита эту ее просьбу отвергла: ведь она мать Эрота[62] и ведь новый она затевала для Каллирои брак, хотя и этот брак сберечь она также не собиралась. А к Каллирое, после того как она избавилась от разбойников и плаванья по морю, начала возвращаться та красота, которая была ей присуща, так что дивились крестьяне, видя, как с каждым днем Каллироя все хорошела.
Дождавшись подходящего случая, Леона такие повел с Дионисием речи:
— Давно уже не бывал ты, владыка, в твоем приморском именьи, а между тем тамошние дела настоятельно требуют твоего присутствия: и стада, и насаждения обозреть тебе необходимо, заставляет тебя торопиться с твоим приездом туда также и сбор плодов. Воспользуйся и роскошью помещений, которые мы построили там по твоему приказу. Да и горе свое ты будешь сносить там легче, отвлекаемый от него и утехами, и делами по управлению именьем. Если же ты пожелаешь поощрить кого-нибудь из пастухов или овцеводов, то подаришь ему новоприобретенную тобою невольницу.
Александр Васильевич Сухово-Кобылин , Александр Николаевич Островский , Жан-Батист Мольер , Коллектив авторов , Педро Кальдерон , Пьер-Огюстен Карон де Бомарше
Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Античная литература / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги