Повесть о спортивном журналисте

- Нет, Родион Пантелеевич, не только этим. Хотя и этим тоже, — Луговой говорил не торопясь. — Если следовать вашей логике, то, окажись в тюрьме убийца, но гениальный игрок, его надо выпускать на поле, что, кстати, как вы знаете, случается в Америке. Почему вы не хотите понять, что сначала у нас в стране человек является гражданином, а уж потом футболистом, бухгалтером, инженером, скрипачом, заведующим отделом в журнале — да мало ли кем. Кстати, футболистом он является даже в третью очередь. Потому что, как вам известно, такой профессии у нас нет. Так вот, если плохой бухгалтер или инженер одновременно хороший футболист — еще куда ни шло, но вот если хорошим футболистом окажется плохой гражданин — это никуда не годится...

Это все слова, — махнул рукой Лютов, — красивые слова. Я не говорю, что неправильные. Правильные. Но на практике все сложней — что зна-чит плохой гражданин? Вот Ростовский...

- Плохой! — раздался голос.

- Да почему плохой? Потому что пьет, не безупречен в моральном отношении? Да он бессребреник, если хотите знать. Он все отдает спорту. Ну да, нет у него духовных запросов. Песталоцци не изучал, может, и Макаренко не читал, но свое-то прямое дело он делает великолепно. Я знаю людей, которые тоже попивают, да и таких, которые в семейной жизни не образцы, а их все считают хорошими гражданами...

Поднялся заместитель главного редактора, с места закричал еще кто-то, началась словесная перепалка.

Большинство присутствовавших осудили позицию Лютова, однако были и такие, кто считал, что не следует выносить сор из избы — печатать такой материал во всесоюзном журнале. Это роняло авторитет футбола, авторитет тренера, могло натолкнуть на склочничество молодых, чем-нибудь недовольных или обиженных. В конце концов, не все же в команде «Мотор» шли по стопам своего тренера! Можно было тихо убрать этого Ростовского или поставить на команду сильного начальника, мало ли что еще...

Луговой молча сидел, собираясь с мыслями. Намек Лютова был более чем прозрачен. Значит, он знает. Кто еще? И как он дальше намерен действовать?

Вскоре начали поступать письма. Луговой распорядился приносить их прямо к нему. И испытал чувство полного торжества.

Во-первых, подавляющее большинство писавших (а их оказалось великое множество), в том числе болельщики «Мотора», осуждали Ростовского и поддерживали молодых футболистов — авторов письма в «Спортивные просторы», во-вторых, писали не только отдельные любители футбола, а целые коллективы — комсомольские, рабочие, спортивные.

Поддержал журнал и президиум Федерации футбола СССР.

Но были и иные письма. Они шли не в журнал, а в различные высокие инстанции, и писали их не простые болельщики, а местные высокопоставленные меценаты или болельщики с весом. Лугового обвиняли в очернении действительности, чуть ли не в клевете, в поддержке склочников, затеявших все это дело лишь потому, что не удовлетворили каких-то их квартирных или автомобильных капризов, в том, что Луговой дает пищу западной реакционной пропаганде, раздувая на страницах журнала мелкие дрязги и неизбежные ошибки чуть ли не до размеров национального бедствия, и т. д. и т. п.

Один из авторов письма не выдержал нажима и отказался от своих обвинений, в команде произошел раскол, одни поддерживали Ростовского, другие восставали против него, «Мотор» проиграл три встречи подряд. Ему грозило возвращение во вторую лигу.

Любопытно вел себя в этой истории сам Ростовский. Так, словно все это его абсолютно не касалось. Он с тем же энтузиазмом и самоотдачей продолжал тренировать своих игроков — и тех, что были за него, и тех, что против. Но и пить продолжал.

А однажды, когда у «Мотора» должна была состояться встреча с московской командой и моторцы на три дня прибыли в столицу, в журнал явился посетитель. К концу рабочего дня Луговой уже укладывал бумаги в папку, когда в дверь просунулась голова Кати. Лицо ее выражало тревогу.

—Александр Александрович, к вам товарищ... Ростовский.

Она испуганно смотрела на главного редактора.

—Пригласите, — спокойно сказал Луговой, не прекращая укладывать папку.

Ростовский вошел. Это был неряшливо одетый, худой, почти лысый мужчина лет пятидесяти, со впалыми щеками и нездоровым, землистым цветом лица. Однако держался он прямо, а широкие плечи и крупные, сильные руки свидетельствовали о спортивном прошлом.

Садитесь, пожалуйста,— пригласил Луговой, не глядя на визитера. Он нажал клавишу и негромко произнес в интерфон:

- Принесите два стакана чаю, Катя, если это вас не затруднит.

Потом сел напротив Ростовского за столик, а не в свое редакторское кресло и устремил на пришедшего внимательный взгляд.

Ростовский не опустил глаз. Глаза у него были карие, молодые, в них горел странный, какой-то отчаянный, огонек. Он усмехнулся.

—Если один чай для меня, — не беспокойтесь. Я ведь, коли верить «Спортивным просторам», кроме водки, ничего не пью, и не стаканами, а литрами.