Повесть о спортивном журналисте

При своей легкомысленной донжуанской внешности и таком же поведении Иванов являлся едва ли не самым эффективным работником в журнале. Он обладал поразительной энергией, был динамичен, мгновенно схватывал суть проблемы, тут же принимал решение и неукоснительно проводил его в жизнь. Он был инициативным, смелым работником, не боялся ответственности. При этом работал в невероятном темпе. Кипы писем, требований, справок, докладных, отношений, распоряжений, финансовых документов, громоздившихся с утра на его столе, исчезали буквально за полчаса, все с резолюциями, отметками, подписями, всегда точными, деловыми, конкретными. Ему приносили синьки, верстку, макет. Все это просматривалось, казалось бы, небрежным, поверхностным взглядом мгновенно, но ни разу он не пропустил ошибки, опечатки, нелепости. Потом Иванов вскакивал в машину и исчезал. Порой его можно было встретить в Доме журналиста в рабочее время, отдыхающим в компании таких же модно одетых молодых людей и красивых женщин. Но оказывалось, что к этому времени он успевал побывать в типографии, на бумажном складе, в Спорткомитете и еще в десятке мест, решить там все вопросы, все «пробить», «выбить», «добыть».

Затем он возвращался в редакцию, завершал накопившиеся к этому времени новые дела и уезжал совсем.

Луговой ворчал порой на Иванова: «Ну что ты всем девчонкам в редакции голову кружишь! Несолидно — все же ответственный секретарь». — «Шеф, — так звал он Лугового, — я в редакции самый ответственный товарищ, — возражал Иванов, — я вне редакции безответственный. Ведь писем из вытрезвителя и исполнительных листов пока не поступало? Не поступало. Так какие претензии?» Претензий действительно не было, Луговой высоко ценил своего ответственного секретаря и ворчал так, для порядка.

Оба зама приезжали одновременно — они жили в одном доме, и за ними ездила одна машина.

Знаменский, как всегда спокойный, педантичный, неторопливый, подолгу сидел один в кабинете — планировал номера, читал представленные отделами материалы. Иногда вместе с главным художником изучал оформление, придирчиво рассматривая фотографии.

Рассказывали, что однажды, когда Крохин притащил ему особенно эффектный снимок «Утро в полку», на котором были изображены солдаты, делающие зарядку в спортивном городке, Знаменский засомневался. «Такие упражнения в зарядку не входят, — заявил он, тыча пальцем в фото, — это занятия по физподготовке, а не зарядка». Крохин уперся. И тогда Знаменский велел увеличить снимок до огромных размеров, вооружился лупой и нашел-таки доказательство своей правоты — на часах одного из офицеров стрелки показывали 17 часов. Таким Знаменский был во всем.

Второй заместитель Лугового, Родионов, к сожалению, не отличался той же дотошностью. Ведя номер, он пропускал ошибки, не очень глубоко знал спорт, путал фамилии и титулы даже известных спортсменов, а материалы методические, по медицине, науке, всякие комплексы упражнений, итоговые таблицы вообще терпеть не мог. Зато у него был безошибочный литературный вкус. Он находил, растил и пригревал молодых авторов. Сам писал неплохие стихи и иногда даже печатал в журнале. Он знал, куда и кого послать в командировку. Однажды он сказал Луговому:

— Слушай, Александр Александрович, в Фергане большой праздник ДОСААФ, сделаем разворот. Пусть едет Крохин и снимает полдюжины своих шедевров, а очерк пусть напишет эта девочка из газеты, Ганская. А? Лучше ее никто не сделает. Про моторы она ведь сердцем, не умом пишет.

Луговой подозрительно посмотрел на своего заместителя. Но Родионов был бесконечно далек от каких-либо подозрений. Луговой дал согласие.

Если Родионов и мог пропустить какую-нибудь ошибку, то уж Лютов никогда. С его великолепным знанием спорта, отличной памятью и въедливостью во всем, что касалось цифр, имен, фактов, он был неоценим. Он тоже всегда приходил вовремя, часто задерживался на работе, и Луговой жалел, что Лютов никак не может примириться с создавшимся положением, постоянно ворчит, плетет какие-то бесполезные интриги, вечно из-за всего спорит на совещаниях и вообще ненавидит его, Лугового, за то, в чем тот не виноват.