Повесть о спортивном журналисте

В приемной стоял Алеша, литсотрудник из центральной спортивной газеты, которого он хорошо знал. Алеша держал в руках коричневую папку, дождь стекал с его зеленой балоньи, мокрые волосы прилипли ко лбу. Вход в кабинет ему преграждала Катя. Когда она обернулась, Луговой был поражен ее заплаканными глазами, выражением отчаяния на ее некрасивом побледневшем лице.

И в ту же минуту за его спиной зазвонил телефон.

Луговой сделал Алеше приглашающий жест и торопливо подошел к неумолкавшему аппарату.

- Слушаю,— сказал он, подняв трубку.

- Ты еще не ушел? — услышал он глухой голос председателя месткома газеты.— Хорошо, значит, Алексей застал тебя. Так будешь подписывать?

- Что подписывать? — Луговой не понял.

А тем временем Алеша вошел в кабинет, раскрыл папку и, видимо догадываясь, о чем идет речь, показал глазами на лист лежавший в ней бумаги. Луговой протянул руку, но в то же мгновение Катя перехватила лист и встала между Луговым и Алешей.

—Он тебе еще не показывал? — гудел в трубке печальный голос.— Несчастье, Александр. Прямо верить не хочется. Ирина наша, Ганская, ты же знал ее, погибла. Понимаешь, в пробеге этом чертовом, подробностей еще сами не знаем, даем некролог, она ведь от вас ездила с ними, так что, может, и твою подпись поставить? Или как? А то можно совместно...

Он еще что-то говорил, но Луговой не слышал. Он видел перед собой лишь испуганные, полные слез Катины глаза, белый лист, который она держала в руке, и где-то дальше, в сумерках комнаты, Алешу, открытую дверь в приемную, дождь за окном...

— Хорошо, я подпишу,— глухо сказал он и положил трубку.

Затем неторопливым движением взял из рук Кати лист, не видя написанного, поставил свою подпись и протянул Алеше. Катя почти выпихнула посланца из кабинета, вышла вслед за ним, плотно прикрыла дверь.

А он тяжело опустился в кресло и продолжал сидеть в совсем уже темной комнате, тишину которой нарушал лишь дробный стук дождя за окном. Он сидел так бесконечно долго, не шевелясь, не меняя позы.

В комнате все было темно, неподвижно, беззвучно. А перед мысленным взором его проносился стремительный, яркий, шумный вихрь, словно на цветной киноленте разворачивалась их недолгая с Ириной жизнь.

Только радостные, только светлые ее мгновения. Сито времени отсеивает горькое и тяжелое, оставляя в памяти лишь радостное и хорошее.

Он вспоминал Ирину веселой, смеющейся, счастливой, влюбленной, их редкие минуты близости, их редкие минуты уединения.

И последний их день, тогда, в осеннем саду, и мечты о поездках к морю, которым никогда не суждено ,было сбыться, о чем и тогда оба знали, и ее веселый возглас «ух и заживем!». И тот прощальный звонок, когда она сказала: «Я очень люблю тебя»...

В этом месте цветная лента воспоминаний становилась черно-белой, черной...

Вот тот ее звонок, ее слова и свой сухой, казенный ответ, брошенную трубку он не сможет забыть никогда.

Если бы Луговой умел плакать, он, наверное, разрыдался бы. Но он не умел.

Он по-прежнему сидел во мраке неподвижно, устремив взгляд далеко за стены этой комнаты, за грань ушедших дней, которых уже не вернуть...

Была ночь, когда он наконец встал, надел плащ и тяжелым шагом вышел из кабинета. В приемной горела настольная лампа. Катя сидела, как всегда, за своим рабочим столиком, заплаканная, растрепанная, некрасивая.

Она посмотрела на него. В глазах ее были отчаяние и ужас. И ему вдруг стало спокойней, теплей на душе. Он подошел к ней, погладил по голове, пробормотал: «Ничего, Катя, справимся...» — и, постояв немного, вышел.

...Подробности Ирининой гибели стали известны позже. В горах колонну мотоциклистов застал буран. Но они продолжали путь по обледенелым дорогам. Ирина, едва добравшись до жилья, написала корреспонденцию для «Спортивных просторов», свою последнюю корреспонденцию. И, чтобы она успела в номер, несмотря на ночь и буран, поехала на почту. И не вернулась. По до'-роге сорвалась в пропасть...

Журналисты, представители одной из самых, если верить статистике, «смертных» профессий, умирают не только от инфарктов. Они гибнут на войне, в автомобильных и авиационных катастрофах, в джунглях и пустынях, во время испытаний и опытов... В любых горячих точках планеты, на любых трудных и опасных участках, куда зовет их нелегкая, но прекрасная их профессия, чтобы рассказать людям о людях...

ГЛАВА XIV. ЧЕЛОВЕК СРЕДИ ЛЮДЕЙ

С того вечера прошло почти полгода. Пролетели в обычной журналистской круговерти, в командировках, в волнениях, в хлопотах, заботах, радостях и огорчениях.

Шла жизнь. Напряженная, радостная, тревожная. Жизнь журналиста.

Осенние дожди и туманы, зимние метели и снегопады уносили, стирали воспоминания. Но забыть Ирину Луговой не мог. Ее несправедливой гибели. Гибели — не смерти. В двадцать пять лет не умирают — гибнут.

Все в жизни постепенно утихает, восторг переходит в тихую радость, отчаяние в грусть. Человек порой сам удивляется, как можно пережить такое, не умереть, не сойти с ума. Не умирает, не сходит. Продолжает жить, работать, заниматься делом. А страдание, тоска постепенно проходят.