— Какого черта?! Почему ты не прикончил его на месте?
— Очень хорошо, что я этого не сделал и не испачкал руки в крови невинного человека, — Генри ловко вскочил на коня.
— Невинного человека?! — возмущенно переспросил Кассий. — Да ты неисправимая бестолочь! Ну-ка дай обратно револьвер, эта игрушка не для твоих нежных ручек. Трус! Куда ты сейчас собрался?
— Я еду извиниться перед мистером Джеральдом, и не пытайся меня отговаривать.
— Идиот! — схватился руками за голову Колхаун и бессильно прислонился к ограде, глядя на удаляющуюся фигуру всадника в темном плаще и белой панаме. — Ничего, щенок, ты мне и не нужен, я улажу это дело по-своему.
***
Генри беспрестанно погонял коня, пересекая равнину от юго-западных берегов Леоны. В гостинице Обердофера ему сообщили, что Морис-мустангер отбыл не более, чем четверть часа назад, но четверть часа — достаточно серьезное отставание по времени, когда дело касается верховой езды, тем более, на таком быстроногом коне, как у Мориса. Генри благодарил Бога за то, что ночь выдалась лунной — во всяком случае, ему не пришлось скакать по прерии в полной тьме, не видя перед собой ничего дальше чем на полсотни ярдов.
Впереди показалась длинная и широкая лесная просека. Пойндекстер всмотрелся в проем зеленой арки: ему показалось, что какой-то человек на лошади юркнул в тень деревьев. Он последовал за ним и вскоре увидел среди густых зарослей всадника в шляпе и полосатом серапе.
— Мистер Джеральд! — окликнул Генри всадника.
— Генри! — обернулся тот. — Я словно чувствовал, что еще повстречаюсь с тобой этой ночью.
— Мистер Джеральд, — Генри спешился и подошел к нему, ведя коня под уздцы, — простите меня за то, что незаслуженно оскорбил вас. Я был не прав.
— К чему эти условности, мой друг? — ответил мустангер, спрыгнув со своего гнедого. — Называй меня просто Морис без всяких «мистеров». А что до нашей ссоры, то не переживай — я о ней уже забыл. Но признаю, что виноват в случившемся недоразумении я сам — ты лишь защищал честь сестры. Я должен был рассказать тебе о своих чувствах к Луизе раньше, но сначала я хотел съездить в Ирландию, чтобы получить долю наследства, которую завещал мне отец баронет, и документы, подтверждающие титул.
— Так значит, это правда, что вы дворянин? — удивился Генри. — Но что заставило вас покинуть родину и вести жизнь бедняка на другом конце земли?
— Не так легко ответить на твой вопрос, — Морис достал портсигар и предложил собеседнику закурить. — Наверное, я просто всегда стремился к свободе, хотел быть хозяином самому себе. Отец настаивал на том, чтобы я поступил в семинарию и стал священником, но я знал, что это не мой путь. В Ирландии со мной произошло многое, и вот в конце концов я оказался здесь, посреди прерий. И был счастлив. Но еще счастливее я стал, когда встретил Луизу.
— Вы любите ее?
— Больше жизни.
— Что ж, у меня нет оснований вам не верить, — Генри задумчиво стряхнул пепел с сигары. — Но все-таки кое-что меня тревожит.
— Что именно? Я готов разговаривать с тобой откровенно, как на духу, ничего не утаивая. Ты имеешь полное право знать все, что касается моих чувств и намерений по отношению к твоей сестре.
— По правде говоря, мой вопрос касается не Луизы, — ночная тьма и тень высокого дерева скрыли яркий румянец, выступивший на щеках Генри, — вернее, не только ее. Прошу вас, Морис, не сочтите его за наглость или праздное любопытство, мне действительно важно это знать.
— Говори же, я слушаю!
— Исидора… — Генри сделал паузу, стараясь совладать с волнением. — Донья Исидора. Вы любили ее когда-либо?
Морис помолчал несколько мгновений и заговорил серьезным и немного печальным тоном:
— Понимаю твои сомнения. Донья Исидора и впрямь мне не чужая, глупо было бы утверждать обратное. Я долгое время не мог разобраться в своих чувствах к этой девушке. Я солгу, если скажу, что был к ней равнодушен. Но… Генри, однажды случается так, что ты встречаешь кого-то и понимаешь — вот она, твоя судьба. Другие просто перестают существовать. Когда я впервые увидел твою сестру там, в прерии близ Сан-Антонио, я почувствовал это. Говорят, что настоящая любовь приходит к нам свыше, что еще до нашего рождения на Небесах решают, кому будет отдано наше сердце. Я поверил в это, потому что понял — все так и есть. Любовь к Луизе — это что-то неземное, это единственное и истинное. С Исидорой все было иначе. Она влекла меня, но я никогда не позволял ей этого заметить, чтобы не давать напрасных надежд. Думаю, я всегда знал, что рано или поздно наступит день моей встречи с суженой, но сердце говорило мне, что это не она, не Исидора.
— Но она любит вас, — уверенно сказал Генри, превозмогая нечеловеческую тоску.
— Возможно, ты прав.
— Морис, вам не кажется, что вы обошлись с ней жестоко?