Повесть о старых женщинах

Мимо прошли пожилой офицер полиции и пожилой священник англиканской церкви. Никогда раньше этот священник не разговаривал с отщепенцем Сэмюелом, но сейчас он заговорил с ним, сжав его руку.

— О, мистер Пови! — горестно воскликнул он.

— Бо… боюсь, это серьезно! — запинаясь, ответил Сэмюел. Ему очень не хотелось признавать, что это серьезно, но слова вырвались невольно.

Он взглянул на офицера полиции, надеясь услышать от него уверения, что это не серьезно, но офицер лишь вздернул короткий обросший подбородок и ничего не сказал. Священник качнул головой и стряхнул старческую слезу.

После еще одного разговора с молодым Лотоном Сэмюел, во имя Дэниела, сбросил маску прямодушного человека, с которым приключилась всего лишь неприятность и который решил со снисходительной гордостью потворствовать всем причудам закона и быть большим роялистом, чем сам король. Он понял, что с законом надо бороться его же оружием, что нельзя поступаться ни одним своим преимуществом и за любое преимущество нужно держаться из всех сил. Он искренне удивлялся самому себе, что мог раньше носить такую маску. Глаза его открылись, он увидел, как обстоят дела в действительности.

Он возвращался домой через Площадь, которая проявляла небывалый интерес к дому его кузена. Для того чтобы поглазеть на фасад этого дома, сюда начали съезжаться люди из Хенбриджа, Найпа, Лонгшо, Тернхилла и из деревень, таких, как Мурторн. Зеваки громко читали выпуск «Сигнала», в котором был напечатан полный отчет о том, что говорили друг другу полицейский судья и адвокат.

У себя в лавке он застал покупателей, столь погруженных в свои мелочные заботы, как если бы ничего не произошло. Он был поражен, его возмутило их бессердечие.

— Я очень занят, — резко ответил он одному из обратившихся к нему клиентов.

— Сэм, — тихо позвала его жена. Она стояла около кассы.

— Что такое? — Он был готов задавить все и вся, особенно навязчивую болтовню в лавке. Он решил, что жена намерена незамедлительно дать волю своему женскому любопытству.

— В нижней гостиной тебя ждет мистер Хантбеч, — сказала Констанция.

— Мистер Хантбеч?

— Да, из Лонгшо. — Она перешла на шепот. — Он кузен миссис Пови. Приехал, чтобы позаботиться о похоронах и прочем, о… ходе следствия, я полагаю.

Сэмюел ответил не сразу.

— Ах, так! Он приехал! — произнес он вызывающим тоном. — Ну что ж, я приму его. Если он желает встретиться со мной, я приму его.

В тот вечер Констанция узнала, с каким ожесточением он относится к памяти покойной, чьи пороки привели Дэниела Пови в стаффордскую тюрьму, а Дика в Пайрхиллский лазарет. В последующие дни он вновь и вновь рассказывал, какой отвратительный беспорядок он обнаружил в доме Дэниела. Он питал вражду ко всем ее родственникам, и когда после следствия, в ходе которого он дал полные негодования показания, ее похоронили, он вздохнул с гневным облегчением и сказал: «Наконец-то она убралась прочь». Он дал себе торжественную, как обет, клятву с этой минуты посвятить жизнь защите и спасению Дэниела. Он отдал всего себя выполнению этих обязательств, во вред своему здоровью и своим делам. Он не думал ни о чем, кроме предстоящего судебного процесса, на подготовку которого тратил деньги не считая. Лишь об этом он думал и говорил. Это дело полностью поглотило его. Шли недели, и он все больше верил в успех, все сильнее верил, что вернется с Дэниелом в Берсли после суда, одержав победу. Он был убежден, что «ничего такого» с Дэниелом случиться не может — слишком ясны обстоятельства, слишком неодолимо говорят они в пользу Дэниела.

Когда Бриндли, считавшийся лучшим булочником и кондитером после Дэниела, предложил заняться торговыми делами Дэниела, Сэмюел сначала пришел в ярость. Потом Констанция, адвокат и Дэниел (которого он посещал при каждой возможности) — все вместе — убедили его, что, если решение не будет принято безотлагательно, торговое заведение Дэниела пойдет прахом. Тогда он от имени Дэниела дал согласие на временный договор, соответственно которому Бриндли открывает его лавку и управляет ею на определенных условиях, пока, в конце января, Дэниел вновь не обретет свободу. Он не желал слушать печальных утверждений Дэниела, что ему вовсе не хочется, чтобы его видели в Берсли. Он с презрением отвергал их. Он яростно возражал, доказывал, что весь город охвачен сочувствием к Дэниелу, и так оно было на самом деле. Он стал ангелом-хранителем Дэниела, спасая кузена от охвативших его слабости и равнодушия. Он сам как бы перевоплотился в Дэниела.