Повесть об Андаманах

В первый день своего пребывания на острове два часа они провели в больнице, которая предназначалась исключительно для политических заключенных. Побеседовав с каждым из пациентов, они установили, что некоторые из них страдают от болезней, приобретенных еще в Индии. Они нашли, что число пациентов, 25 человек, сравнительно невелико. Большинство из них выглядело так, словно они уже поправились и вот-вот должны выписаться. Во время визита Ямин Хан жил в доме начальника медицинской службы капитана Чоудхури, потому что дом для приезжих был мал и мог вместить только Раизада Ханс Раджу с женой и сыном.

Ямин Хан и Ханс Радж на следующий день встретились с политическими заключенными в тюрьме, причем по желанию заключенных без представителей администрации. Ямин Хан был поражен тем, что политические заключенные оказались разделенными на три враждующие между собой группировки и ни одна из них не доверяла другой. Поэтому им пришлось встречаться с каждой из этих трех группировок, а с некоторыми каторжанами даже индивидуально. Они выслушивали жалобы заключенных и поняли, что их требования сводились к следующему.

Во-первых, они все очень страдали из-за неудовлетворительного снабжения водой. Порой ее не подавали в определенные часы днем по вине рабочих. Главный комиссар и начальник медицинской службы обещали принять меры.

Во-вторых, заключенные жаловались на климат — разница температур от 31,5° до 19° по Цельсию и очень большая влажность.

В-третьих, политические заключенные страдали из-за нехватки овощей на Андаманах. Некоторые овощи, которые обычно привозили из Калькутты и Рангуна, через несколько дней портились.

Раизада Ханс Радж посетил также кухню, на которой готовилась пища для обычных заключенных класса В. Он попробовал дал[62] и чапати[63] и нашел, что блюда здесь лучше, чем те, которыми кормят заключенных в пенджабских тюрьмах.

Кроме того, политические заключенные жаловались на нехватку газет. Комиссия установила, что ссыльные получали зарубежное издание «Стейтсмен уикли» и индийские— «Иллюстрейтед тайме оф Индиа», «Санджавани», «Бангабаши» и «Чиф комишенерс бюллетин». Были рассмотрены также их жалобы в отношении библиотеки — заключенным приходилось самим покупать себе много книг, правительственная дотация в 200 рупий на периодику недостаточна; неудовлетворительными были условия для отдыха.

Мохаммед Ямин Хан и Раизада Ханс Радж считали, что все сводилось к одному простому факту, который был основной причиной жалоб заключенных: они хотели, чтобы их репатриировали. Когда им в категорической форме предложили выбрать — остаться всем вместе на Андаманах или отправиться в Индию и содержаться в разных тюрьмах, то они предпочли, чтобы их репатриировали немедленно, но содержали вместе. Мохаммед Ямин Хан объяснял это решение заключенных тем, что здесь, на Андаманах, они видят людей «с воли» гораздо реже, чем могли бы в Индии.

Что касается камер, то Мохаммед Ямин сообщал, что их размеры обычно больше, чем спальня человека среднего достатка или клерка в Симле или Калькутте. В каждой камере имелись кровать, одеяло, две простыни, одна подушка. Заключенные имели право покупать вещи, разрешенные тюремной администрацией, и получать по 20 рупий в месяц от своих родственников или друзей (заключенный класса Б) и 10 рупий (класса В).

Однако Мохаммед Ямин Хан был твердо убежден, что некоторых заключенных не следовало вообще отправлять на Андаманы. К таковым он относил людей со слабым здоровьем и совсем молодых, приговоренных к коротким срокам заключения.

Довольно странно, что доклад Мохаммед Ямин Хана резко противоречил сообщениям Беджой Кумар Синха в изложении Матхура: «За незначительные нарушения тюремного распорядка многие политические заключенные подвергались телесным наказаниям. Постоянное пребывание осужденных по обвинению в терроризме в душных камерах в условиях тяжелого климата тропического острова расшатало здоровье почти всех заключенных».

Нигде в своем докладе Мохаммед Ямин Хан не упоминал ни жалоб заключенных по поводу телесных наказаний, ни того, что камеры «душные». Конечно, автор согласен, что эти камеры (он их видел), без сомнения, производят угнетающее впечатление, но камеры во всех тюрьмах мира таковы даже в наши дни, когда так много говорят о «ненависти к преступлению, а не к преступнику».