Повести

«Климат Канарских островов мягкий, — говорит справочник, — и благодаря близости Сахары сухой. Осенью нередки ветры, приносящие из Африки пыль, песок и саранчу». «Тучи саранчи в Северной Африке. — сообщает другой справочник, — могут затмевать солнце. Если же саранчу заносит в море, то трупы ее порой образуют целые плавучие острова, барьеры из них на берегах достигают метровой высоты при длине в несколько километров».

Неплохие места. А я-то по неведению до сих пор считал акрид дефицитом.

Но стояло дивное солнечное утро. В воздухе не было ни пыли, ни песка, ни саранчи. Воздух над бухтой подрагивал — так был чист.

— А вот и мой дружок приехал, — негромко сказал дек-стюард Леша другому деку.

Меня они в разговор не включали, но я посмотрел в ту сторону, куда указывал кивок Лешиного подбородка, и увидел человека с птичьей лапкой, который подкатил по палубе на своем кресле к трапу. Леша пошел ему навстречу, завидно для меня, темного, перекинулся с инвалидом двумя-тремя немецкими фразами, подхватил его бережно и привычно и понес вниз. А там внизу под трапом уже стоял стул, который Лешей же и был предусмотрительно поставлен. А потом обычно медлительный Леша бегом взлетел по трапу и снес вниз кресло. Кресло было сегодня другое, не то, на котором инвалид ездил по палубам, сегодняшнее было с моторчиком, и весило намного тяжелей, но Леша с удовольствием снес и его, и человечек внизу с Лешиной помощью пересел и вставил в подлокотник какой-то ключик, и кресло покатило своего владельца по причалу, объезжая трещины и тумбы. Не стал он ждать ни канарскую полицию, ни таможенников. Тем более что они, кажется, так и не пришли.

Африка рядом. Она отсюда еще не видна, от Лас-Пальмаса, где мы сейчас находимся, до африканского берега примерно столько же, сколько от Ленинграда до Новгорода, но Африку слышно. Отчетливей выразиться не смогу и не знаю, как объяснить, что, находясь на Канарах, я все время знал, где, в какой стороне Африка. И дело не в каком-то там «горячем дыхании» Сахары или особенной растительности Канар, хотя и жара и бананы — вот они, нет, ощущение, которое я здесь испытал, другое, оно несколько сродни… Вы бывали на Байкале? В окрестностях Байкала? Передвигаясь вблизи Байкала по суше, я ловил себя на том, что всегда подсознательно знаю, где, в какой стороне Байкал. И если вдруг это ощущение утрачивалось, то наступала полная дезориентация. Вот и здесь у меня было это постоянное компасное ощущение Африки. Иду по улице — Африка за спиной, поворачиваю налево по дуге большого лас-пальмасского пляжа — Африка слева, вон за теми отмелями. А вон те облака над синеватыми, вулканического вида холмами — в стороне, противоположной Африке.

Африка с детства даже при взгляде на карту представлялась мне каменной. По сравнению с неряшливостью рваных побережий Дании и Англии, веснушчатых берегов Норвегии, трясущихся пальцев Пелопоннеса, мятого сапога Италии — берега Африки казались мне изготовленными путем облома или среза, а сама Африка казалась единой, цельной, черно-коричнево-фиолетовой. В Африке все должно было быть мощным — базальтовые нагорья, низвергающиеся с одного каменного уступа на другой яростные реки, километровой глубины щелевые озера. Именно в Африке, в недрах ее каменного нутра, простой уголь прессовался так, что превращался в алмаз. И, наконец, в Африке лежала Сахара, которая и по своим территориальным размахам и по трудности обитания здесь живых существ была сродни краю, прилегающему к нашему Таймыру. И еще по потенциалу богатства. Хотя и климатический антипод. Зная, что ничего не увижу, я все время тем не менее вглядывался в африканскую сторону.