Повести

В сущности, в глубине души Желязко не испытывал никакого желания бить и даже ругать свою жену. Если она и слыхала о планах старика и кому-то рассказала о них, то, наверно, сделала это по ошибке. Желязко хорошо ее знает и уверен, что злого умысла у нее не было, ежели… И тут же ход его мысли оборвался. Глухие стоны отца, злобное шипение матери, это глубокое и страшное молчание во всем доме относились не только к ней, но прежде всего и к нему. Брови его нахмурились, нижняя губа выдалась вперед, зубы скрипнули. Мгновенное, но глубокое сожаление о своевольной женитьбе сжало его сердце. Если бы он женился с согласия стариков, он сейчас только бы махнул рукой, и все. «Вы ее выбрали, сказал бы он им, вы и расхлебывайте теперь кашу…» А сейчас другое дело. Весь гнев, ругань и проклятья сыплются на его голову. А в чем он виноват? Желязко готов был оправдать себя и плюнуть на все, но тут же вспоминал о потере, и его охватывало глубокое волнение. Это же почти сто тысяч левов! План старика был разработан до мельчайших подробностей. Пока арендаторы поняли бы, в чем дело, зерно было бы уже продано! А потом — к чертям! Теперь же старик не только ничего не получит, но и против него поднимется негодование. Нет, он так легко не простит эту потерю. Желязко знал это, как дважды два — четыре. Нет! Латинка виновата, она это сделала, больше некому… До сих пор Желязко думал, что очень хорошо ее знает, но теперь вдруг в его сердце закралось тяжелое сомнение. Мука, как густая влажная мгла, заполнила его грудь, давила и душила его. Ему хотелось поделиться, посоветоваться с кем-нибудь, но никто в доме не стал бы слушать его, не понял бы. Всех касалась эта потеря, поэтому каждый только выругал бы его, если бы он вздумал жаловаться… Единственным человеком, который не имел ничего общего с их темными запутанными расчетами, был батрак Тончо.

Наполнив водой длинное цементное корыто и присев возле него, Тончо отдыхал после тяжелой работы. У него над головой жужжал рой комаров, он отмахивался от них, почесывал искусанные руки и размышлял, где бы достать немного табачку на завтра.

— Налил? — спросил его Желязко, останавливаясь перед ним.

— Налил, — ответил Тончо и попросил сигарету.

Он закурил, устроился поудобнее и, подняв голову, пустил облако дыма в комаров.

«И зачем мне разговаривать с этим батраком! — подумал Желязко и бросил на него презрительный, высокомерный взгляд. — Ему нет никакого дела до того, что мы потеряем сотни тысяч левов! «Поделом им!» — подумает про себя и еще обрадуется».

«Как бы выклянчить побольше табачку у этого разбойника», — думал Тончо. Все неудобство заключалось в том, что Желязко курил сигареты. Об этой расточительности говорило все село. Другим не на что соли купить, а он каждый день тратит по шесть-семь левов на сигареты и спички.

«Не даст! — заключил Тончо. — Вот если бы курил цигарки, другое дело…»

— Ты того… напои только волов и коров… буйволицы сегодня были на трясине, — наказал Желязко и ушел.

Тончо сразу же представил себе маленькие прищуренные глазки старика, строгое выражение его лица и постоянные наказы: «Вечером всю скотину надо напоить, слышишь!»

Обычно, когда Желязко уходил к овцам, Латинка спала с девятилетней дочкой Ставрю. Девочка, увидев, что дядя остался дома, сама ушла к матери.

— Мама, я здесь буду спать?

— Здесь, милая, здесь, — со злорадством сказала Ставрюха. — Нынче вечером тетя Латинка отведает березовой каши…

Латинка, постелив постель, ждала мужа. Когда Желязко вошел в комнату, она быстро встала, подошла к нему и обвила руками его шею.

— Пусти меня, — сказал он грубо, но голос его дрогнул и выдал его состояние. — Пусти меня! — повторил он, стараясь быть холодным и бессердечным, но теплая сладостная дрожь пробежала по его телу и лишила его сил. Еще немного, и он сам бы обнял ее, прижал к себе, забыл о ссоре, растаял в ее объятиях. Но глухие вздохи старика и злобное шипение матери напомнили ему о неприятности, точно вывели его из какого-то легкого, приятного сна. Он оттолкнул жену и грубо выругался. Латинка отпрянула назад, испуганно посмотрела на него печальными глазами.

— Желязко!

— Замолчи!

— Желязко! — повторила она умоляюще. — Что с тобой?.. Скажи мне, что с тобой.

— Сама знаешь, что со мной! — резко, угрожающе ответил он.

— Скажи мне… прошу тебя! — заплакала она и обняла его крепко, горячо.

На какой-то миг он почувствовал облегчение, ему захотелось обо всем позабыть.

— Что? Что со мной? — крикнул он и ударил ее в грудь. — И еще спрашиваешь, а? Кто рассказал твоему брату о том деле… Признавайся, не то убью тебя!

— Желязко! Поверь мне, я никому ни слова не сказала… Никому…

— Лжешь!

— Неужели я тебя стану обманывать, Желязко?

— Лже-ешь! А твой брат откуда узнал об этом?

— А разве это брат написал?

— А кто же! Я, что ли?

Она опустила голову.

— Гов-вори! — глухо прорычал он и схватил ее за локоть. — Прирежу, как козленка!

— Не знаю… Желязко! — простонала Латинка и закрыла лицо руками. — Зачем ты меня мучишь, Желязко?