Повести

— Мне слова, — и, не дождавшись вызова председателя, Захар Громов стремительно вскочил на эстраду.

— Слыхали, товарищи? — хрипло спросил он, указывая на Понюшкова. — Вот он тут прямо и откровенно говорил за частного торговца. Это и есть тот элемент, который в гражданскую войну смирно сидел в своем продотделе и занимался самоснабжением, а сейчас с помощью частного торговца на шею народа петлю наденет…

Все, что копилось в душе Захара Громова за эти месяцы, все это разом, как кипящий вар, вылил он на товарищей. Кончив, спрыгнул с трибуны и через волнующееся, протестующее против его речи собрание тяжело прошагал к двери и хлопнул ею. Не помня себя выбежал он во двор.

Свежий ветер обвеял его лицо. На стене трепетал плакат, только что наклеенный: «Помогайте голодающим». Глаза с привычной жадностью прильнули к зловещим черным и алым краскам плаката. Но ведь он ушел бесповоротно, обратно нет пути! И он заставил себя отвернуться от призывающего голоса плаката. Без шапки, С мутными глазами, направился он на улицу, и дневальный, взглянув в его лицо, не спросил у него увольнительной записки.

Тяжело волоча ноги, шагал он по дорожной пыли. Откуда-то тепло пахло хлебом; от этих мещанских домишек, из-за их прикрытых ставнями окон, о теплой и незрячей жизни говорил этот запах. И захотелось есть. Да, все равно надо жить. В армии оставаться нельзя, значит — путь один: в Москву, на завод. «Вот те и на, Захарка, как словно бы ничего и не было». И горькая полынь кипела у него в гортани.

Когда загрохотала дверь под сильным броском Громова, Кононов сразу встал с места. Он был готов к выступлению. Сердца у людей бились учащенно, лица горели, а Кононов, после того как грохнула дверь, вдруг спокойно улыбнулся, чуть раздвинулись его бледные губы. И вдруг он увидел, что одновременно с ним неторопливо взошел на трибуну Дегтярев.

— Сейчас не ваше слово, — сказал Дегтяреву председательствующий Арефьев.

— Нет, нет, — склонившись к уху Арефьева, сказал тихо Кононов. — Пускай он скажет, пускай.

И Дегтярев выходит вперед. Жестколицый, черноусый, он, раньше чем начать говорить, благопристойно обдернул военного образца летнюю гимнастерку, слежавшуюся жесткими складками. Дегтярев тоже спокоен, все наперед он обдумал.

— Товарищи! Все мы Громова знаем как истинного рабочего и преданного революции борца. И я своим мужицким простонародным умом очень понимаю и сочувствую товарищу Громову.

Без тяжести, без горечи говорил Дегтярев. «Как граммофон», — подумал Кононов, внимательно следя за ним. И вспомнилось ему, как в первую же встречу с Дегтяревым в его жестких линиях рта, в этих скрытых глазах уловил он что-то враждебное. «Да, такие выслеживали, обыскивали и арестовывали нас. Много их перебили, но вот один, очевидно самый изворотливо-хитрый, выжил, проник в наши ряды и, видно, рассчитывает, что пришло его время», — думал Кононов. И смутный ропот нарастал в собрании, ропот негодования и гнева против Дегтярева. Люди сжимали кулаки, бормотали ругательства, когда Дегтярев с кощунственной легкостью объявил, что выходит из партии.

Он не кончил еще говорить, а сзади него стоял уже Злыднев. Но старчески румяное, всегда точно подпеченное лицо Злыднева сейчас еще сильнее покраснело от волнения и ярости.

«Нельзя ему выступать в таком состоянии», — обеспокоенно подумал Кононов. Он знал, что у старика случаются приливы крови к голове, и, подойдя к Злыдневу, отвел его в сторону.

— Отец, — сказал он. — Уступите мне очередь, отдайте мне этого стервеца. Ну, а уж если я с ним не управлюсь, тогда вы меня поправите.

Злыднев взглянул в глаза Кононова и сразу успокоился. Уверенно тверд был взгляд однорукого комиссара. Злыднев кивнул головой и сел за стол президиума рядом с Арефьевым.

И вот Кононов в черной рубашке, с рукавом, заправленным за пояс, встал перед собранием. Все видят глубокие впадины его глаз, широкий изгиб его черных бровей и усеянное темными точками лицо.

— Кононов, — сказал Косихин Лобачеву, и от волнения хрипота застлала его голос.

— Ну, держись, он скажет, — ответил Лобачев.

А Кононов уже говорил:

— …Громов не успел еще дверью хлопнуть, а Дегтяреву уже не терпится, очень подходящий случай подвернулся. Что Дегтяреву нужно? Он ведь как раз из тех наших врагов, о которых товарищ Ленин сказал, что они хотят передвижку власти от коммунистов сделать. А куда от нас, большевиков, власть пойдет — вправо или влево, им все равно, лишь бы власть у нас отнять. И не верьте ему, что именует он себя трудовым крестьянином, — он деревенский кровосос, кулак.

— Врешь, — крикнул с места Дегтярев. — Председатель, не дозволяйте такие обидные слова.