Повести

— Да. Ну, и наш интересный разговор на этом кончился, — переждав смех и аплодисменты, с сожалением сказал Гордеев. — Его благородие первый момент даже испугался, но потом он показал свои хорошие жандармские качества. Пять дюжих молодцов лихо обработали меня. Они старались вовсю; они так добросовестно поработали, что в камере уголовники, к которым я был брошен, снабдили меня сочувственной кличкой: «Отбивной», которую, кто из вас постарше, так за мной знает… Но из этого ничего не могло выйти: то, что они из меня хотели выколотить, вколачивалось все глубже.

У каждого человека в жизни есть таких вот несколько воспоминаний. Я не скажу, что они обязательно самые яркие, но их запоминаешь, как повороты жизненного пути, когда вдруг видишь новые горизонты. И вот, товарищи, вы здесь разбираете ваши дела, а я, — и он опять указал в сторону тюрьмы, и какая-то странная, яростная нежность прозвучала в его голосе, — все перемигиваюсь с этой старушкой, которая пять лет жестоко школила и нянчила меня. Как я ее ненавидел!.. Вы все знаете эти слова: «церкви и тюрьмы сровняем с землей…» — Он на минуту задумался и вдруг шагнул и стал лицом к лицу с Дегтяревым… — Я одно знаю: таких врагов, как этот жандарм, как те палачи, которые били меня, ничем, кроме тюрьмы, не смиришь. Это я уже знал. За это я спорил с меньшевиками. И сейчас еще раз вижу: эта старушка должна получать в свои руки всех тех, кто ее выдумал, кто веками крепил ее стены, и мы ее сроем не раньше, пока всех гадов не истребим на земле. — Аплодисменты перебили его речь. Первым зааплодировал Васильев, а за ним другие члены бюро. Он нетерпеливо поморщился. — Враг! Враг бывает разный. Есть у нас и такие враги, которых мы согнем, которым сделаем прививку, новую кровь, новые мысли вольем в сознание… Не просто, совсем не просто обстоит дело с нашими врагами. Вот возьмите вы этого человека, — спокойно и без всякой злобы сказал он, указывая развернутой ладонью на Дегтярева, и Дегтярев поднял глаза, передохнул, шевельнулся, отчаянная надежда тускло сверкнула в его глазах. — Неужто мы его судим за воровство? Пустяки…