Повести

«Вот данные г. Лобзина (1866 г.) о крупнейших заведениях сел Павлова, Ворсмы и Вачи во всех отраслях производства этого района: у 15 хозяев было 500 рабочих в заведениях и 1134 рабочих на стороне…»

— Ты знаешь, какая это Ворсма? — возбужденно шепчет Васильев. — В этой Ворсме родился мой батька. Мой дед работал на одного из этих мелких хищников. Когда батька говорит, как они жили, он все смеется, смеется — он у меня веселый, а потом вдруг как заплачет!

На него зашикали. Лобачев кивнул головой и, сочувственно похлопав по плечу Васильева, прошел дальше. Он не совсем понял, что так волнует Васильева. А Васильев не мог дальше читать. «1134». Одной из единиц этой цифры была жизнь его деда, в числе эксплуатируемых детей, о которых упоминал, за которых боролся Ленин, был его отец… Какой любовью к человечеству, какой силой борьбы за коммунизм светится старательный и проникновенный разбор этих цифр, поднятых из могил статистических справочников, где они покоились бы до скончания века. Но вождь пролетариата их оживил и сделал грозным оружием классовой борьбы.

Взволнованный Васильев не мог больше работать, порывисто встал и ушел, и Лобачев, обернувшись на резкий в тишине звук отодвигаемого стула, подумал, что надо беречь Васильева, что он болен.

Лобачев уже подходил к библиотечной стойке, загораживающей вход в кладовую библиотечных сокровищ. Гришин, встав, приветливо улыбнулся Лобачеву, и глаза его жадно поблескивали непрекращающейся слезой.

Несколько дней тому назад Розов прислал на курсы в качестве группового руководителя беленькую девушку-комсомолку. В сутолоке учебного дня не разглядев ее, Лобачев поручил Косихину проверить ее знания. Результаты были удовлетворительные. Лобачев тут же назначил ее руководом группы старых комиссаров, сняв оттуда Гришина и перебросив его на заведование библиотекой.

Гришин сухонькой рукой своей пожал руку Лобачева и показал разостланные на полу плакаты с влажными и ярко раскрашенными буквами:

«Что читать по политической экономии».

— Выражаю вам благодарность, товарищ Лобачев, за перемещение меня на новую должность, — шептал Гришин, поблескивая мокрыми глазами. — Книга — это для меня, примите во внимание, все. Здесь я и сам учусь и могу быть полезен своим советом, ибо… — он перешел на еще более тихий горделивый шепот, — вряд ли кто из педагогического состава курсов, примите во внимание, так начитан в марксизме и вообще в политических науках, как я. Библиотека наша велась халатно, и бывший до меня библиотекарь, примите во внимание, выдавал Герберта Спенсера и Кропоткина, а также меньшевистские брошюры, каких было здесь немало, но, примите во внимание, здесь трудно отделить злостность от непонимания и невежества. И эти произведения сеяли ересь в умах наших слушателей. И вот я, примите во внимание, прибег к рекомендательным спискам, кои мне разрисовывает с такой красивостью Александра Петровна.

— Какая Александра Петровна?

— Меня заместившая в группе, Иванова Александра Петровна. Вот они-с. — И Гришин указал на библиотечное хранилище, где между шкафов Лобачев увидел склонившуюся над столом стриженую голову, ярко-русую, как одуванчик, а рядом рыжие волосы Косихина.

Лобачев подошел и поздоровался с приятелем. Девушка подняла румяное лицо, быстро скользнула взглядом по Лобачеву и покраснела. Она крепко ответила на рукопожатие Лобачева и, снова закусив губу, склонилась к списку, наполовину уже разрисованному.

— Видишь, какая художница! — сказал Косихин так, точно он изобрел эту милую девушку. Глаза его блестели, и видно было, что он преисполнен конфузливой радости.

Не поднимая головы, девушка коротко засмеялась.

Лобачев, не отводя глаз, следил за ее пальцами, осторожно набирающими кистью краску с блюдечка, аккуратно кладущими мазок за мазком в намеченные карандашом контуры букв. Были эти руки очень нежны в работе, которую они делали как бы в лад го всем тем, что было вокруг: с напряженной тишиной читальни, с курсантами, неподвижными у столов. «Вот такая — понятная, своя — нужна мне», — вдруг подумал Лобачев. Никогда он не думал так о Варе. И смутившись, что-то пробормотав, он круто повернулся и ушел.

Он вошел в ту комнату, в которой они с Косихиным с недавнего времени стали вместе жить. У него все не доходили руки, чтобы прибрать ее, а тут он сразу же энергично занялся уборкой.

Когда Сергей вошел в комнату, линолеум в ней блестел, точно натертый маслом. Пятна на стенах были завешены географическими картами и зоологическими таблицами, на которых летали птицы и бегали звери, а сам Лобачев лежал на кровати, такой веселый, каким давно его не видел Сергей.

Сергей тоже был весел, и они без всякой видимой причины дружелюбно засмеялись, глядя друг на друга.

— Ты что, у Вари был? — спросил Лобачев. Так прямо и просто о Варе он давно уже не спрашивал. — Ну, как она поживает, Варя?