Повести и рассказы

- На нее нападали?

- Еще как!

- Кто посмел?

- Ваши родители… Не все, конечно. Но некоторые.

- Что они говорили?

- Во-первых, она отобрала у вашего класса его лицо, его индивидуальность.

Во-вторых…

- Во-вторых, ему давно уже пора спать! - сказал папа. Он считал, что нельзя в моем присутствии подрывать авторитет взрослых, особенно же учителей.

Костя махнул рукой.

- В общем, я ее защищал.

- Она ведь тебе понравилась? - спросил папа, тоном своим как бы подсказывая брату ответ. - Ведь понравилась?

- Да, очень хорошенькая! - ответил Костя.

Острая наблюдательность давно подсказала мне, что люди в трудную минуту хватаются за то, что у них болит: кто за голову, кто за сердце. Папа схватился за бок.

- А что такое? - спросил Костя. И пошел спать.

ГЛАВА IV, в которой мы отправляемся на старую дачу

На следующий день опытный глаз мог почти безошибочно определить: никто в классе, кроме меня, не знал о том, что на собрании ругали Нинель.

«Все-таки лучше, когда на родительское собрание ходят не родители, а братья, - думал я. - Если бы папа не остановил Костю, я узнал бы все до конца!» Утром я поймал брата в ванной.

- Скажи, за что они набросились на нее?

- Пожалуй, старик прав: ты разболтаешь об этом в классе. А она такая хорошенькая! Хорошая, я хотел сказать…

- Никто не узнает! Никто!..

- Знаю тебя!

Костя полез под душ…

Перед уроками ко мне подошла Наташа Кулагина. «На этой неделе она подходит уже не первый раз! - подумал я с плохо скрываемой радостью. - Это, значит, уже не случайность!..» О, как часто мы выдаем желаемое за действительное!

- Мама вчера не была на собрании, - сказала Наташа. - Интересно узнать, о чем там говорили.

Ее желание было для меня законом! И я сказал:

- Там ругали Нинель.

- Кто ругал?

- Родители. Не все, конечно. Но некоторые…

Губы ее задрожали. Наташа сказала громко и возмущенно:

- А другие молчали?

- Мой брат не молчал! Он бросился на защиту Нинель. Она ему нравится.

- Значит, у него вкус лучше, чем у тебя. О, если бы в эту минуту она могла взглянуть в зеркало, она бы поняла, какой у меня замечательный вкус!

- Мама больна… - сказала Наташа. - Она бы сумела им объяснить.

- Чем больна твоя мать?! - воскликнул я. - Может быть, надо помочь? Прикажи мне, скажи одно слово, и я сделаю все.

Наташа взглянула на меня с испугом. И даже отступила на шаг.

- Ты сам-то здоров?

- О, не смейся! - воскликнул я с плохо скрываемой горечью и обидой. - Может быть, надо достать лекарство? Моя тетя работает в аптеке и всегда достает…

- Маме прописано только одно лекарство: не волноваться, полный покой! Это лекарство твоя тетя достать не сможет. Его в нашем веке просто не вырабатывают.

Я подумал, что эту мысль она непременно должна записать в тетрадку!

«Какой наша Нинель сегодня придет в класс? - размышлял я. - Наверно, никому уже не будет казаться, что она вот-вот расхохочется. Она будет взволнована.

Что нам тогда делать? Успокаивать ее? Нет, нельзя. А может быть, она будет так спокойна, как никогда!..» Нинель Федоровна была абсолютно такой же, как раньше.

- Мы с вами должны будем посоветоваться. Как-нибудь после… - сказала она.

- Может быть, в чем-то я была неправа. Кстати, и о старой даче пора уже вспомнить. Я вам обещала. Подышим, погуляем в осеннем лесу. Глеб будет нашим проводником.

«Мы поедем на старую дачу! Походим по комнатам, которые описаны в повести… Я увижу стол, за которым работал Гл. Бородаев. Это так интересно; ведь мы с ним, можно сказать, коллеги!» - так я мысленно ликовал, не подозревая в те радостные минуты, что страшная история была совсем близко, почти рядом…

«Уголка Бородаева» в нашем классе уже не было. На стенде, который притащил Принц Датский, была устроена выставка, посвященная Пушкину; мы как раз проходили его стихи. Верней, изучали… Нинель говорит, что «проходить» можно только мимо чего-нибудь.

Глеб принес мне из дому повесть Гл. Бородаева. И я прочитал ее еще раз. А полстраницы прямо-таки выучил наизусть:

«Никто не знал его имени, ни тем более отчества и фамилии. Все звали его просто Дачником. Это прозвище как нельзя лучше соответствовало его положению в ту зиму; он снял угловую комнату на втором этаже старой дачи, выходившую единственным окном своим прямо в сад. Дачник почти никогда не покидал эту комнату.

А природа между тем жила своей особой, но прекрасной жизнью! Сперва она явно заигрывала с Дачником: кокетничала ослепительными лучами, забиралась к нему в комнату студеным ветром, постукивала по стеклу обнаженными ветками… Но он не обращал на нее внимания, и она обозлилась: задула, засвистела, заулюлюкала… Обозлились и соседи по даче: он не пытался развлечь их разговором в монотонные зимние дни. Никто не видел, что он ест, что он пьет. Перед сном он прогуливался минут пятнадцать, не более.

Последний раз в жизни он прогулялся в канун Нового года. Слышали, как в полночь он поднялся в комнату по ворчливо-скрипучей лестнице. А утром его не стало…