Повести и рассказы

Принц Датский смотрел на Покойника с уважением. А я лично терпеть не мог, когда Покойник начинал изъясняться вопросами, будто устраивал кому-то экзамен.

- Почему не видно доски? - сказал он.

- Какой? - спросил Глеб.

- Мемориальной, конечно! «Здесь жил и умер…» - А он не здесь…

- Тогда по-другому: «Здесь жил и не умер писатель Гл. Бородаев»!

«Может, Покойник все-таки хочет поставить над своим очередным стихотворением буквы «Н. К.»? - подумал я. - Чего он вдруг в Наташином присутствии так старается?» Принц Датский продолжал смотреть на него с уважением.

Я решил немедленно перехватить инициативу.

- Больше я не могу молчать. Вы должны узнать кое-что важное, - сказал я. - То, что написано в повести Гл. Бородаева, - это не авторский домысел.

Здесь, на этой вот даче, исчез человек… Как будто его и не было! Мы с вами пойдем не по следам повести, а по следам преступления…

Покойник притих.

- На даче кто-нибудь есть? - спросил я у Глеба.

- Дачники все уехали.

- До одного?.. - прошептал Покойник.

- Ну да, это же видно! - бодро ответил я. - В поселке сейчас ни души. Кричи не кричи, никто не услышит.

- А зачем нам кричать? - спросила Наташа.

- О, не бойся! - воскликнул я. - Конечно, всякое может случиться. Но я… то есть мы тут, рядом. Все-таки исчез человек…

«Если бы мне представился случай от чего-нибудь ее защитить!» - подумал я в ту минуту.

Миронова подняла руку.

- Нинель Федоровна сказала: «Подышим, погуляем в осеннем лесу!» Острая наблюдательность подсказала мне, что Миронова не боится: она просто и на расстоянии подчинялась классной руководительнице. Такой у нее был характер.

- Сначала подышим воздухом, которым дышал Гл. Бородаев! - ответил я ей.

- А как мы туда попадем, в эту дачу? - спокойно спросил Принц Датский.

- Дверь открыта, - сказал Глеб. - Я же предупредил, что мы будем. Вчера по междугородной…

- Пошли! - крикнул я. - Не бойтесь!

И первым вошел в дачу.

Там было тихо. Только сверху раздавалось какое-то бормотание. Все застыли.

Я тоже вздрогнул… Но даже опытный глаз не смог бы этого определить: вздрогнул внутренне, про себя.

- Это племянник хозяйки, Григорий, - сообщил Глеб почему-то не сразу. - Он сторожит все дачи в поселке. Он ждет нас… И все нам расскажет.

«Та самая лестница! - подумал я. - «Ворчливо-скрипучая», как написано в повести. По ней в новогоднюю ночь шел Дачник после своей последней прогулки. Больше он не гулял!..» Мы стали подниматься по «ворчливо-скрипучей» лестнице. Она не скрипела.

«Понятно: авторский домысел!» - сказал я себе.

Сверху, из комнаты, стали ясно доноситься слова:

- Вы так?.. А мы - вас - бац по загривку! Вы все-таки трепыхаетесь? А мы вас по шее - трах!..

Покойник остановился. За ним и все остальные. Сверху неслось:

- Ах, вы еще живы? Тогда получите! И еще, и еще, и еще!..

- Что там происходит? - спросил Покойник.

- Может быть, надо помочь? - воскликнул я. Бросил прощальный взгляд на Наташу и кинулся наверх.

Дверь угловой комнаты была приоткрыта. Племянник Григорий играл сам с собой в «дурачка». Он «ходил» и за себя и за противника, которого не было.

- Ах, вы еще дышите? Вот вам! Вот вам еще! Он стал подкидывать королей.

- Сюда! Смелее сюда! - крикнул я, словно взобрался на вершину горы, а остальные были еще где-то на склоне. Миронова зашагала: она подчинялась командам. Глеб тоже взбежал наверх. Поднялась и Наташа. Принц Датский прикрывал собою Покойника.

Племянник Григории повернул голову к нам и погасил папиросу прямо об стол, на котором лежали карты.

Это было огромное существо лет двадцати пяти, не более.

- Он вырос на глазах у дедушки, - сказал Глеб.

Я часто стараюсь представить себе взрослых людей детьми, которыми они были когда-то… Григория я почему-то представить себе ребенком не смог. Острая наблюдательность давно подсказала мне, что почти в каждом человеке на всю жизнь остается что-нибудь детское: или взгляд, или смех, или какой-нибудь жест. У Григория ничего детского не осталось… И я не мог вообразить себе, как Гл. Бородаев таскал его на руках.

Я уже говорил, что прозвища стали у нас в школе «повальным бедствием»: почти никого не называли по имени. Я до того привык к этому, что, знакомясь с каким-нибудь человеком, сразу же мысленно давал ему прозвище. Григория я стал про себя называть Племянником. Очень как-то не подходило к нему это милое семейное слово, вот я его и прозвал: мы часто давали прозвища как бы в насмешку. Низкорослому кричали: «Эй, Паганель!», а длинному: «Пригнись, Лилипутик!» Племянник поднялся со стула.

Можно было подумать, что ему от рождения досталась не своя голова: она была очень маленькой. И на лице было так мало места, что на нем не умещалось ничего, кроме усмешки. Усмехался Племянник все время.

- Ну, чего вам показывать?

- Нам все интересно! - сказала Миронова.

- В этой комнате тот самый чудак жил, который пропал. Залез сюда под Новый год - и баста. Провалился, как будто мать родная не родила. Соображаете?

Миронова сразу стала записывать. Она на всяких докладах, лекциях или творческих встречах записывала буквально каждое слово. Скажет докладчик: