Повести и рассказы

Лампочка выхватила из темноты и таинственный стул, у которого тоже было всего три ноги, чтобы столу было не так уж обидно. Непонятная, жестокая сила зло разбросала по земле странные ящики… К одной из стен загадочно прислонился кусок фанеры, с которого на нас всех угрожающе глядели одни лишь зловещие слова: «Опасно! Не подходить!» И чуть пониже свирепо чернели на фанерном листе череп и кости.

Проходя мимо фанеры, Наташа случайно коснулась ее, и на пальто остался черный след краски, которая, видно, никогда не высыхала в этой могильной сырости.

- Осторожно! Не подходите! - крикнул Глеб.

Все вздрогнули и подавленно замолчали. Даже не очень опытный глаз мог безошибочно определить, что настроение у всех было ужасное.

Я для вида пошептался с Глебом и громко, весело объявил:

- Вот Глеб говорит, что племянник Григорий часто так шутит: сначала эапрет, а потом отопрет.

- И через сколько же времени он отпирает? - спросил Покойник.

- Через час. Максимум через два! - бодро сообщил я. - А пока давайте осмотрим окрестности. Познакомимся с достопримечательностями этого подземелья… Чтобы потом, когда мы выйдем наверх, было что рассказать!

- А мы выйдем? - спросил Покойник.

- А мы их увидим?

- Конечно! Когда мы увидим родных и близких, они спросят нас…

Лампочка все время выхватывала из темноты лицо Наташи Кулагиной. Вернее сказать, я то и дело смотрел на Наташу.

- Кого ты больше всех любишь? - внезапно спросила она. «Тебя!» - хотел я ответить. Но она бы мне не поверила, потому что это была неправда. Больше всех я все-таки любил маму и папу. Потом Костю… А потом уж ее. Не мог же я это сказать!

- Кого ты больше всех любишь? - повторила она.

- Вообще… или у нас в классе? - Скажи еще: в нашем звене!

- А ты кого?

- Маму.

- Я тоже маму и папу.

- Нет, я не маму и папу, а именно - маму. Я могу за нее умереть. А ты можешь за кого-нибудь умереть?

«Могу! За тебя!» - рвался вперед мой язык. Но что-то ему мешало.

- Можешь? За маму?..

- Я как-то не думал…

- И правильно делал: самое страшное для матери - пережить детей своих…

- Эту мысль ты должна записать!

- Какая же это мысль! Это истина. Вот и все… Поэтому я должна уехать на электричке в семнадцать ноль-ноль!

- Так и будет! Я тебе обещаю!..

Но как я выведу ее из подвала - это было неясно. «О, если я что-то придумаю! - мечтал я. - Она будет считать меня избавителем, героем, спасителем своей мамы, за которую она готова отдать даже жизнь!» - То, что было еще час назад, кажется сейчас таким замечательным. Даже прекрасным, - сказала Наташа. - Хорошее по-настоящему ценишь на фоне плохого. Ты замечал?

- Да! Конечно… Еще бы! Сколько раз! Эту мысль ты обязана записать!..

Наташа почти шептала. Но я улавливал каждое слово, потому что, когда она ко мне обращалась, слух мой становился каким-то особенным. И если бы рядом в такие минуты что-нибудь взрывалось и грохотало, я бы этого не услышал, а услышал бы только ее голос.

«Странное дело, - лезли мне в голову мысли, - маму я люблю больше, но не думаю целый день о том, что люблю ее. А Наташу люблю меньше, но думаю об этом все время. О, как много в нашей жизни необъяснимого!» Острая наблюдательность подсказала мне, что Наташа разговаривала только со мной. И это вернуло мне силы, которые понемножечку начинали уже уходить. Я снова готов был жить, бороться, искать выход из положения. Верней сказать, из подвала.

Лампочка выхватила из темноты лицо Покойника. Но лучше бы она не выхватывала: бледные губы его дрожали.

Я решил оживить Покойника!

- Снаряжаем спасательную экспедицию, - объявил я.

- Сами себя будем спасать? - пролепетал Покойник.

- Да! И ты вместе со мной пойдешь впереди! Где-то здесь должен быть выход.

В крайнем случае мы будем пробиваться сквозь стену. Как в «Графе Монте-Кристо». Ты помнишь, Покойник? Эдмон Дантес и аббат Фариа пробились друг к Другу. А ведь это было не на даче, а в замке Иф: там стены покрепче.

- Их обоих кормили. А мы умрем с голоду. Принц Датский положил руку Покойнику на плечо. Глеб, казалось, изучал земляной пол, которого не было видно.

- Алик же сказал нам, что племянник Григорий будет шутить всего час или максимум два, - объяснила Миронова.

Она одна, мне казалось, сохраняла абсолютное спокойствие. Теперь она видела командира во мне, а команды волноваться я не давал: она и не волновалась.

- Конечно, Племянник откроет дверь. Ты права, - сказал я Мироновой. - Но мы не обязаны ждать его помощи. Освободиться своими силами - вот в чем задача!

Наташа улыбнулась - чуть-чуть, еле-еле, да еще было полутемно, но я заметил ее улыбку. Ну конечно: я говорил, как с трибуны. Но ведь надо было ободрить, у всех поднять дух!

- А может, лучше кричать? - предложил Покойник. - Кто-нибудь да услышит…

- На даче же… И в поселке тоже… - сказал Глеб. Он вдруг снова перестал договаривать фразы.

- Идемте! Вперед! - сказал я. Взял Покойника за руку, и мы двинулись. Мне хотелось взять за руку и Наташу, но я не решился.