Добрый Принц хотел доставить нам радость, но стихи его никому особой радости не доставляли, потому что все уже к ним как-то привыкли. Кажется, первый раз в жизни Принц почувствовал это и, спрятав за спиной свои руки (он всегда не знал, куда их девать), тихо произнес:
- Тогда простите…
- За что?! Ты очень точно выразил наше общее настроение! - воскликнул я с плохо скрываемым сочувствием.
Мое сочувствие не понравилось Принцу. Он вдруг разорвал стихи и выбросил в темноту. В ту самую, которая помогла ему оценить свет!
- Разве это не обычно? - задал свой очередной вопрос Покойник.
- Что? - не понял я.
- То, что произошло. Разве классики не уничтожали своих произведений? Не сжигали их?
- Но на это всегда были причины, - возразил я. - Их не признавали, не понимали… А мы Принца всегда понимаем. Но ничего… Заседание кружка продолжается!
Миронова подняла руку и сказала:
- Можно мне?
- Конечно. Чем ты нас порадуешь, Миронова? Зарисовкой? Названия ее зарисовок всегда начинались со слов «мой», «моя» или «мое»: «Мой день»,
«Мое утро», «Моя сестра», «Моя комната»… Эта зарисовка называлась «Мое воскресенье».
Миронова продолжала:
- Перечитай последнюю фразу! - крикнул я громко, потому что судьбе было угодно, чтоб в эту минуту меня озарила одна догадка.
Миронова перечитала.
- Что такое? - Покойник схватил меня за руку.
- Погоди, погоди! Кажется, я начинаю…
- Что?! - с надеждой спросил Принц Датский.
- Дайте время. Кажется, я уцепился за кончик веревочки… Теперь надо не упустить ее!
- Разве трудно тебе объяснить? - заныл Покойник.
- А разве трудно тебе подождать? - подражая ему, я ответил вопросом на вопрос. - Читай, Миронова. Читай дальше!..
Она аккуратно сообщила нам всем о том, как мы сели на электричку, как сошли с нее, как добрались до дачи, как познакомились с Племянником и как в «11 часов 40 минут по местному времени за нами захлопнулась дверь…».
- Много конкретных, тебе одной известных деталей! - похвалил я Миронову.
Я был благодарен ей за ее удивительное спокойствие (команды волноваться не было, она и не волновалась!). А главное, за ту фразу, которая натолкнула меня… Но не буду забегать вперед. Хотя мне очень хочется забежать.
- Заседание кружка продолжается! - объявил я.
- Разве не лучше нам помолчать? - спросил Покойник. - Я чувствую, что твоя мысль заработала. Мы помолчим, чтоб не мешать…
- В самом деле, Алик! Так, наверное, будет лучше! - сказала Наташа.
Значит, она продолжала надеяться на меня! Я снова похолодел, но уже от радости. «Теперь я должен уцепиться за тот кончик веревочки, который, кажется, у меня в руках!» - так я решил.
- О, не бойтесь вспугнуть мою мысль! Все эти детали, воспоминания питают ее и укрепляют… Пусть теперь Глеб расскажет нам какие-нибудь случаи из жизни своего дедушки. Как это бывало раньше…
- Вот здесь, значит, дедушка… «Тайну старой дачи»… - растерянно начал Глеб. Он снова не дотягивал фразы… - В этом подвале… Там вот, на крышке стола…
Он отделил круглую крышку от ножек садового столика, переплетенных соломой.
На обратной стороне, внутри черной рамки, было что-то написано. Глеб прочитал: «Здесь в течение одного года, трех месяцев и семи дней была написана повесть «Тайна старой дачи».
- Мемориальная крышка, - сказал Покойник.
- Так, так, так… - произнес я задумчиво.
Все сразу притихли.
Наташа Кулагина, которая стояла сзади, посмотрела на меня с надеждой. Я чувствовал ее взгляд затылком и сердцем. Он обжигал меня!