Повести и рассказы

Отец Натальи, называемый Астафьем Лукичом, жил, как следует жить такой важной персоне.

Я явился к нему и после вступительных любезностей напомнил ему, что я тот самый… конторщик, который имел счастие служить им за десять лет до этой вожделенной минуты и имел несчастие навлечь на себя гнев их и всякие строгости. Они смутились и спросили, что же мне угодно? Я продолжал свои напоминания: напомнил, что такого-то года, месяца и числа я просил, умолял их сжалиться над бедною женщиной, которую они погубили, над ее невинным ребенком, а они и не сжалились, сказали, что мало ли их есть таких… на всех не достанет никакого состояния. Я заметил, что это они делают нехорошо, и что стыдно им, и бог накажет за такое дело, а они посмеялись надо мною. Я настаивал, они сердились, я сказал, что не отстану так, а они меня назвали нищим, который связался с потаскушкою, чтоб залезть в чужой карман, — я им на это дал решительный ответ, а они вспомнили о своих каких-то достоинствах, велели схватить меня и вообще поступили со мною, как только могут поступить такие особы с каким-нибудь мещанином.

— Что же вам угодно? — снова спросил Астафий Лукич.

— Я пришел за вашею душою, — отвечал я.

— Именно, без устрашений?

— Именно: вы меня однажды засадили на неделю, а я вас посажу на пять лет в тюрьму! Все ваши векселя в моих руках. Отсрочки — ни одного дня!

Астафий Лукич был озадачен. Я продолжал: могу оказать вам снисхождение на одном условии, чтоб вы сегодня же отыскали (разумеется, по моему указанию) свою дочь — Наталью… по крестному отцу ее, какому-то дворнику, Иванову… чтоб вы отыскали ее, признали ее, покрайней мере, обеспечили ее существование. Мать вы уморили голодом и горем. Я не допущу, чтоб вы поступили так же и с дочерью!

— Я, сударь, не хочу знать особ, которые имеют счастие пользоваться вашим заступничеством, — отвечал мне Астафий Лукич. — С вами я постараюсь рассчитаться! — заключил он.

Но, увы, драгоценный доктор! Он напрасно старался…

Я посадил его в тюрьму.

Потом я принялся за других… О, сколько их здесь у меня и какое страшное орудие — деньги даже для истребления зверей пушных и красных!..

Надобно было взглянуть на Наташу, которой я не видел десять лет с тех пор, как пустился странствовать по белу свету, с одною задушевною мыслию.

Я принял всевозможные предосторожности против того, чтоб не быть узнанным, нанял у Клеопатры Артемьевны каморку, скверную, темную… в такой же и Наташа бедненькая живет… Я поспел вовремя!

Теперь Наташа — другой экземпляр своей бедной матери, которую ты помнишь и которая была одною из твоих первых пациенток, когда ты начинал свою „практику“.

Она только другой год выпущена из какого-то воспитательного заведения. Один из господ, бывших на выпускном экзамене, взял ее в гувернантки к своему сынку. В доме этого господина ее ласкали, даже очень ласкали, осыпали подарками… Через год Наташа не вытерпела подарков и ласк: она бросила свою педагогическую профессию и поселилась у Клеопатры Артемьевны… Повторяю, я поспел вовремя!

Этот другой господин тоже в тюрьме. Я представил кормовые на три года. Будет с него…

Я до той минуты играл предположенную роль, пока не узнал мою Наташу, сколько можно узнать женщину. Я понемногу, разными хитростями и коварством, узнал всю ее историю, с того дня, как один благородный и бедный человек, который жил в чуланчике на квартире у ее матери (она не помнит его имени, но помнит, говорит, в лицо!), отдал ее на попечение и воспитание какой-то благодетельной чухонке… и до встречи нашей за столом у Клеопатры Артемьевны. Если б ты знал, что я здесь встретил!