Он испуганно обернулся, обе девицы у шкафов с картотекой упоенно болтали о воскресных встречах.
— Ну, господин Шнабель, что у вас такое?
Шнабель взглянул на Грегера. На лице у того было написано настороженное любопытство, того и гляди, начнет приставать с расспросами.
— Ничего особенного, что-то сердце пошаливает, с этими кредитами теперь просто беда…
— Но почему же, если фирма платежеспособна, мы имеем право применить к ней новые постановления, согласно которым поставку в действующую армию… Только, пожалуйста, не выкидывайте номеров. Вам пора хорошенько отдохнуть, у моей жены такая же история… Этот врач, еврей, отлично помог ей, но теперь уже больше нельзя… вы ведь понимаете…
— Ну, пока! — Шнабель медленно двинулся дальше, по направлению к двери, держа карточку, словно щит. В комнате кто-то захихикал. Он отнес это на свой счет, равно как и слова курьера, встретившегося ему на винтовой лестнице, насчет того, что ему-де, старику, невмоготу уже нести разные там повинности, в то время как другие, например…
Когда он вошел в кассовый зал, человек в кожаной куртке стоял к нему спиной. Кроме него в помещении было два клиента. Швейцар дожидался, когда их обслужат, чтобы запереть входную дверь. Часы показывали без пяти час.
«Только бы он ничего не заподозрил, — подумал Шнабель, — и в тот же миг я скажу ему: «Уходите, пожалуйста, уходите как можно скорее, я могу потерять свою должность, но вы рискуете большим, вы можете потерять все!»
Но ведь я обязан выполнить свой долг… Как служащий банка я должен… Но как немец… А как человек…» В этом счете не получалось суммы. Когда он медленно, сгибаясь под тяжестью невидимого груза, зашел за перегородку, у него перед глазами прыгали одни нули.
Прямо напротив его окошка сидел заведующий кассовым залом; он как раз заводил свои часы. Он всегда уходил лишь после того, как зал запирали.
— Долго еще ждать?
Шнабель услышал, как ученик Нерлих вежливо успокоил клиента. Траурная повязка на его рукаве сползла вниз.
— Клиент спрашивает…
— Да, да, еще минуточку…
«Не с кем посоветоваться. Стоит только спросить кого-либо, и я пропал, нужно решать самому…»
— Есть что отнести наверх?
— Сейчас.
Девушка, разносившая бумаги, исчезла так же быстро, как появилась. В этот момент в центре зала вдруг заговорил репродуктор. При особо важных сообщениях в банке заключались все репродукторы. Недавно один из служащих заявил, что из-за этих передач сбивается со счета. На следующий день он уже не числился в штате сотрудников.
«…вновь перешли в наступление. В районе… наши танковые соединения прорвали фронт на широком участке. Окружены крупные группировки противника. Число пленных…»
Голос звучал уверенно и властно. Он подхлестнул Шнабеля; спина его выпрямилась, груз, висевший на шее, исчез, а ноги сами собой понесли его вперед, почти в такт маршу, тотчас загремевшему по радио. На лице заведующего обозначались две жесткие складки у рта.
— Отлично! — Теперь карточка с текущим счетом была уже у него. Шнабель вцепился в край стола. Он не знал, куда девать руки.
— Я сам извещу гестапо. Номер телефона? Ага, указан тут же. Побеседуйте пока с этим человеком, чтобы он ничего не заподозрил. Скажите ему… Ну, вы справитесь!
— Штеммлер! — Швейцар стал по стойке смирно; так точно, все будет сделано: двери запереть, сохранять спокойствие! Все-таки еще пригодился родине, — можно будет написать сыну на фронт.
Заведующий скрылся в звукоизолированной телефонной будке, а Шнабель поплелся к себе, еле переставляя ватные, словно чужие ноги. Он закурил сигарету.
— Еще минуточку, ваш счет сейчас оформят, люди так перегружены.
Рука клиента, лежавшая на стойке перед окошечком, нервно дернулась. Шнабель взглянул на эту руку. Она была загорелая, изящная, с длинными пальцами.
— Приходится поручать большую часть работы ученикам, пока не вернутся мирные времена! А вы все еще работаете по специальности? Насколько я помню, вы ведь…
Ничего он не помнил, он даже не понимал, что говорит. Рука лежала спокойно.
— Иногда, — услышал Шнабель в ответ, — иногда я работаю. Скульптура — дело такое. Да, да, мирные времена, будем надеяться!
От этих отрывистых фраз Шнабель совсем смешался. Наверно, он и сам говорил так же, — может, потому, что в эту минуту их объединяло одно и то же чувство: страх…
— Если мы и дальше будем так побеждать, я хочу сказать, если удастся не потерять голову… — С непривычки он задохнулся дымом сигареты и закашлялся до слез. — Не угодно ли закурить?
Последняя услуга! Черт его знает, где он вычитал это выражение, по какому поводу…
Протянув горящую спичку, он быстро оглядел кассовый зал. И скорее не увидел, а почувствовал, что взгляды всех прикованы к нему, к нему и к человеку в кожаной куртке. За каждым окошечком кто-нибудь стоял, как на посту, — «Выдача вкладов», «Прием вкладов», «Безналичные расчеты», «Окно справок».