Повести л-ских писателей

Кагэбэшник замаскирован под рядового сотрудника обсерватории. Якобы он там работает электриком, и его за скромность и ударный труд пустили посидеть молча среди гигантов мысли на приставном стульчике. Некоторые гиганты и сами постукивают куда надо, но этого, видимо, мало. Ответственное мероприятие, иностранцы. Требуется полнокровный чекист.

Все в обсерватории при этом знают, естественно, кто он такой. И учёные знают. И все иностранцы уже на второй день знают. Американцы пялятся на него, как на гориллу в зоопарке. Улыбаются ему белыми зубами с безопасного расстояния. Наши светила мимо него бочком-бочком. Одни вообще стараются на него не смотреть. Другие, у кого славы и гонора побольше, смотрят брезгливо, с презрением. А местные армяне в открытую над ним потешаются.

Кагэбэшник всем отвечает взаимностью, всех ненавидит. Это размазано было страницы на две – как он всех ненавидит. Внутренний монолог его: «Дармоеды, козлы дрессированные. Бомбу один раз сделали и думают, что им всё можно. Хер знает чем занимаются на народные деньги. Есть ли, сука, жизнь на Марсе. Ужин из трёх блюд с видом на Арарат. Коньяк, рябчики-ананасы». Он-то сам из рабочей семьи, наш герой. Донбасс, Кузбасс – из таких каких-то краёв.

После знакомства с внутренним миром героя начинается действие. Кагэбэшник обнаруживает на симпозиуме непорядок. Подозрительная девушка с латышской фамилией крутится среди участников. Зовут Милда, как памятник в Риге. Молоденькая, лет двадцати пяти. Вроде бы наша, но щебечет по-английски, как лингафонный кабинет, когда иностранцы к ней обращаются.

Кагэбэшник проверяет список, согласованный во всех инстанциях. Ну, точно: и близко нет никакой Милды. Он звонит начальству. Бьёт тревогу. «Тут, – говорит, – самозванка какая-то. Просочилась».

А ему отвечают странным голосом: «Спасибо за бдительность, Вася. Но у тебя, – говорят, – с опечаткой список. Припиши, – говорят, – Милду авторучкой. Она из Томского политехнического. Дочка латышских ссыльных, да, есть такая неприятная деталь. Оба деда расстреляны при Сталине. Но вундеркинд, понимаешь. Восходящая звезда советской науки, комсомолка, все дела. Заселена в гостиницу с прочими научными работниками женского пола. Ты её держи, конечно, в поле зрения, мало ли она там чё. Но не напрягай понапрасну».

На реальной Бюраканской конференции были, кстати, женщины. Они с краешку стоят на общей фотографии – две или три. Кажется, советские. Имён я не нашла. Может, вы отыщете.

Увы:(((

Кагэбэшник берёт под козырёк, но чувствует, что начальство его газлайтит. А он и так уже был злой как собака от классовой ненависти к работникам умственного труда. А теперь он ещё больше злой. И начинает он за Милдой следить с удвоенной бдительностью. Думает: «Я тебя, цаца латышская, вундеркиндша хренова, выведу на чистую воду – и всех, кто тебя опекает. Я им, сукам, покажу список с опечаткой».

Дальше начинается толстый психологизм. Кагэбэшник ходит на заседания, слушает доклады, слушает прения, ни черта не понимая даже по-русски. Всё его внимание приковано к этой Милде. Пара дней проходит – и он уже повёрнут на Милде. У неё ж в наличии не только интеллект. У неё волосы рыжие, взгляд загадочный, морда лица западная. Ноги длинные в брюках, как у актрисы. У любого советского мужика голова кругом пойдёт, если долго смотреть на такое. А наш-то ведь не просто смотрит – он её по закоулкам караулит, по кулуарам. Хочет уличить в передаче самиздата или в аморалке с иностранцами.

В первые дни ничего такого в поведении Милды не видно. На заседаниях она вообще рта не открывает. Сидит в заднем ряду, внимает светилам науки. Смеётся, когда все смеются. Один раз задала вопрос: «Простите, я не совсем поняла, вы не могли бы пояснить…» В аудитории сразу оживление. Температура подскочила на пять градусов от тёплых отеческих улыбок. Все наперебой бросились девушке растолковывать, чего она не поняла, и что она поняла неправильно, и о чём речь на самом деле, и какие книжки читать надо, и всё на свете.

Но между заседаниями никто к Милде не лезет. Американские мужики и английские боятся к ней лезть. Они не верят, что она может быть какой-то там учёной. Думают, она тоже из КГБ. Ну а наши в таком экстазе от общения с живыми иностранцами в непринуждённой обстановке, что им никаких баб не надо.

Наступает последний день симпозиума. Или предпоследний, не помню. Погода отличная, небо голубое, солнышко светит армянское. Все гуляют после обеда, оживлённо беседуя. Один кагэбэшник наш стоит в тени под деревом, как несчастный влюблённый. Курит папиросу за папиросой, высматривает Милду и нигде её не видит. Соседки Милдины по номеру здесь, а её самой нет. Вздремнуть, что ли, решила в перерыве?