Повести л-ских писателей

– Даша, – ответила КД, поморщившись. – Милая моя. Я понимаю ваши чувства. Но я не в силах ответить на ваш вопрос. Мне показывают большие куски полотна. Мне не показывают отдельных мазков. Стоит мне захотеть сосредоточиться на какой-то детали, стоит попробовать её разглядеть, как деталь утрачивает резкость. Она расплывается. Она превращается в дрожащий кисель. Мне не видно, как именно вас делают. Если вы желаете знать, как появились на свет, логичней всего справиться у вашей матери.

«У вашей матери…» Ну само собой. КД была права. Надо было говорить с мамой, а не ждать наводок и не гоняться за тетрадками мёртвого русского.

Даша примерно так и сказала Алине, когда они в первом часу ночи возвращались с вечера откровений по сырому городу. На улице было свежо, но совсем не холодно. Влажный асфальт блестел от электрического света. Мокро шелестели колёса ночных машин. Запах августа, усиленный запахом прошедшего дождя, казался особенно густым.

– Завтра, – сказала ей Алина, шагая рядом, – пойдём с тобой в вашу Полицию безопасности. Попросим, чтоб нам отдали папину тетрадку. Нет, потребуем! Они же не ФСБ. А я дочь. Должны же отдать?

И Даша тогда ответила:

– Наверно, КД права… Лучше сразу говорить с мамой…

Правда, мгновение спустя она поняла, что ведёт себя как эгоистка. Свет не сошёлся клином на её чудесности. (Алина говорила: «чудесатости».) Алина, дочь мёртвого русского, сама хотела забрать из Supo добросовестную тетрадку отца. Для себя.

Подумав об этом, Даша извинилась перед Алиной за то, что не подумала об этом сразу. И, конечно, согласилась, что надо сходить в Supo. Вообще, именно в ту ночь они с Алиной подружились по-настоящему. Как раз по дороге домой, пока шли пешком с Хямеэнтие на Юлденинтие.

Обычно они возвращались на великах. Даша впереди, Алина сзади. И всегда молчали, пока ехали. (Алина боялась ездить по городу. Даже по велодорожкам. Но без велика было никак. Их первая покупка на деньги КД – старый велосипед для Алины. Ещё второго числа купили. На tori.fi, с четвёртой попытки. В Хельсинки в то коронавирусное лето все раскупали подержанные велики, как будто тоже знали про неизбежную гибель человечества и хотели наездиться перед его смертью. Велосипеды, выставленные на tori сутки назад, один за другим оказывались проданы. Даша никогда такого не видела.)

Но после вечера откровений невозможно было ехать и молчать. Это было всё равно что сказать друг другу: «Не хочу с тобой разговаривать!» И они не сговариваясь пошлёпали рядом, катя велосипеды. Шли больше часа. Сто раз промочили ноги. Потому что не замечали луж. Потому что выяснилось, что всё их прежнее общение, вся говорильня на Хямеэнтие-Юлденинтие была разговором через стекло между жителями разных миров. До той ночи они вежливо смотрели друг на друга сквозь прозрачную перегородку и думали, что дышат разной атмосферой. Но теперь перегородка треснула. Рассыпалась. Выяснилось, что атмосфера одна и та же. Один и тот же мир.

На следующее утро, восемнадцатого, Даша действительно позвонила в Supo. Прямо так: пошла на их сайт, открыла yhteystiedot и забила в телефон puhelinvaihde, который там был указан.

– Mun täytyy saada puhua niiden kanssa, jotka tutkii sen venäläisen kuolemaa Linnankoskenkadulla, – сказала Даша серьёзным голосом. – Tai ei mun, vaan sen venäläisen tyttären. Se istuu tässä mun vieressä.

В смысле: «Мне надо поговорить с людьми, которые расследуют смерть русского на Линнанкоскенкату. Точнее, не мне, а дочери мёртвого русского. Она сидит рядом со мной».

Невидимый мужчина из Supo постучал по невидимым клавишам и спросил, можно ли перезвонить Даше по номеру, с которого она звонит. Даша сказала, что будет ждать.

Supo перезвонило минут через двадцать. Они с Алиной уже ехали в «Лаконию», чтобы поволонтёрить там до обеда. Даша затормозила, не предупредив Алину, и та врезалась ей в заднее колесо. К счастью, не сильно врезалась, никто не пострадал.

На этот раз Supo разговаривало женским голосом. Оно спросило, можно ли пообщаться непосредственно с дочерью мёртвого русского. Даша передала телефон Алине. C Алиной Supo заговорило по-русски, тем самым укрепляя Алинино превратное впечатление, будто половина Финляндии владеет этим языком.

– Её зовут Лотта, – сказала потом Алина, возвращая Даше телефон. – Лотта Ёлкинен или как-то так.

– Jokinen? – предположила Даша.

– Наверно. Она хочет с нами встретиться.

– Где?

– Она сказала, что подъедет к фан-клубу. В конце рабочего дня. Она бывала там раньше. Она позвонит, когда подъедет.

В начале шестого Лотта из Supo действительно приехала на Хямеэнтие и вернула добросовестную тетрадь. Но это, конечно, была не первая тетрадь, которую в тот день довезли до Хямеэнтие. Первую, в жёлтом конверте с красными буквами DHL, доставил в начале четвёртого курьер, тяжело дышавший под голубой маской с пятном засохшего кетчупа на краешке.