Повести л-ских писателей

Тут Коллонтай упредила Дьяконову. Она сделала несколько стремительных шагов, безжалостно стуча каблуками по паркету, и щёлкнула выключателем. В центре высокого потолка матово вспыхнула круглая люстра, украшенная белёсыми звёздами – нарочито детскими, как на рисунках в старой книжке французского лётчика, которую Даше читала в детстве мама.

Дьяконова взглянула на Коллонтай, покачала головой и снова села. Коллонтай осталась стоять у выключателя, сцепив руки на уровне талии.

Даша вернулась на табуретку возле окна. Поставила ноги на носочки. Замерла, стараясь не хмуриться от гадского освещения. Несколько минут в комнате не было слышно ничего, кроме дождя и раскатов грома. Разве что кряхтел иногда Вернадский, лишённый возможности курить свою траву.

Прочитав листки отца, Алина посмотрела на Дашу.

– Это в журналах ты нашла? – спросила она. – На той квартире?

В её глазах стояли слёзы, но голос был ровный.

– Да, – сказала Даша. – В журнале «Уральский следопыт». Я… – Она попробовала соврать, что давно хотела поделиться находкой, да всё не доходили руки, но так покраснела на первом же слове вранья, что выпалила правду: – Я не могла об этом говорить. Потому что это про меня. Мне казалось, если скажу, то… Перестану быть обычной. Нормальной. Стану как… – Даша посмотрела на Дьяконову, Коллонтай и Вернадского и покраснела ещё гуще. – Я просто… Просто боялась, что окажется, что я…

– Не вполне человек? – подсказала Коллонтай громко, но без ожесточения. – Как мы?

– Да, – выдохнула Даша.

Облегчение от того, что самое неприятное проговорил за неё кто-то другой, было таким огромным, что немного закружилась голова.

Коллонтай не прокомментировала Дашино «да» ни словом, ни взглядом.

– Алина, вы решили? – спросила она, возвращаясь к запискам мёртвого русского. – Вы не возражаете? Против оглашения того, что написал ваш отец?

– Нет. – Алина спустила ноги с дивана, чтобы встать и вернуть измятые листки Даше. – Конечно нет. Совсем не возражаю…

– Прочитай ты, – сказала Даша. – Если тебе не трудно…

– Конечно нет. Совсем не трудно… «Восьмое июля, – начала читать Алина. – Пятый час утра. Этот мемуар я не буду предавать бинарному коду…»

Она читала без особого выражения, почти монотонно, именно так (решила Даша), как только и можно было зачитывать этот текст. Фан-клуб ПЛП слушал молча. Никто ничего не переспрашивал. Услышав про «чудесную девочку Дашу», все как по команде взглянули на Дашу. Потом они так и посматривали на неё до конца чтения – с любопытством (Вернадский), с любопытством и удивлением (Дьяконова), с удивлением и жалостью (Тайна), а также с лицом в стиле «фотография на паспорт» – без каких-либо заметных чувств. Это у Коллонтай было такое лицо. У кого ж ещё?

– «…Можно сделать и фоторобот девочки. Кто-то же их делает, кроме полиции? Если будет фоторобот, можно разослать в русские группы под благовидным предлогом. Отзвонюсь, когда отойду чуть более, чем немного».

Алина опустила руку с листками.

– Это всё, – объявила она. – Конец текста.

Остальные ещё долго безмолвствовали. На улице дважды успело громыхнуть, хотя теперь дальше, глуше. Дождь тоже не колотил больше по стёклам, как сумасшедший, а так себе, шуршал и постукивал.

Безмолвие нарушил Вернадский.

– «Глум-ливо-фан-та-стический», – повторил он слова мёртвого русского. – Это как же понимать?

– Да, что значит «глумливо»? – спросила Тайна. – Я забыла.

– Pilkallisesti, – сказала Даша. В последний день июля, читая листки из «Уральского следопыта» в Парке писателей, она тоже не очень помнила, что значит «глумливо». Но с тех пор она посмотрела это наречие в словаре. Она даже погуглила примеры его употребления. – Типа когда you make fun of someone while feeling schadenfreude[37]. Правильно же?

Даша посмотрела на остальных, ища подтверждения.

– Всё верно, – подтвердила Коллонтай. – De façon cruellement railleuse. Plus ou moins[38].

– Спасибо, – сказала Тайна. – Понятно.

– Александра Михална. – Вернадский оторвал спину от кресла. Поправил свои круглые очки. – Где же тетрадочка, Александра Михална? «Добросовестная», если я верно запомнил.

– Поддерживаю вопрос Владимира Ивановича, – сказала Дьяконова.

– В Supo, – ответила Коллонтай.

– Supolla? – переспросила Тайна, явно не веря своим ушам. – Supolla on se? Оно… она в… в Полиции безопасности? Финляндии?

– Да. Андрей оставил мне тетрадь, когда мы в последний раз виделись. Вскоре после его смерти я отдала тетрадь работнице Supo. Двадцать восьмого июля, если быть точной.

– Три недели тому назад, – сказала Дьяконова поледеневшим голосом. – Надо полагать, что забрать её оттуда нельзя?

– Не знаю, – сказала Коллонтай.

– Наверно, всё-таки можно… – сказала Тайна без особой уверенности. – Они не ФСБ всё-таки…

– Почему вы её изволили отдать, Александра Михална? – спросил Вернадский.