Повести л-ских писателей

Мы, естественно, ахнули. У Закировой закружилась голова. Из-за того, что нижняя половина сферы стала видимой, нам казалось, что мы парим на своём обрубке тротуара над центром аккуратного котлована. Так продолжалось 13 секунд. Мы успели разглядеть много “стеклянных” вещей и даже “стеклянного” человека внутри дома.

Две последние стадии “снежного шара” описывать труднее всего. Йокинен называет их “планетарий” (ср. наводку Диляры Касымовой) и “калейдоскоп”. На видео эта часть была смазанной и хаотичной. Её просмотр больше мешал нам приводить в порядок свои впечатления, чем помогал. Мы даже не стали досматривать.

Началось с “планетария”. Вместо котлована, улицы, зданий и голубого неба с облаками мы вдруг увидели какой-то глубокий космос. Огромные звёздные скопления висели над нами, расстилались под нами, окружали нас со всех сторон, преломляясь в “хрустальной” начинке дома. Звёзды были невероятно густые. На Земле таких не увидишь даже в самую ясную ночь где-нибудь в горах на Алтае.

От “планетария” головы закружились у нас обеих. Нам реально казалось, что мы стоим на крошечной платформе посреди Вселенной. Мы жались друг к другу и к единственному непрозрачному кусочку фасада. Старались быть как можно дальше от края тротуара. Напрасно Йокинен заверяла нас, что бояться нечего. Она даже сошла на “стеклянную” проезжую часть и стояла там как минимум до конца “планетария”, будто подвешенная над галактиками. Но нам всё равно было страшновато. Закирова даже не выдержала и присела на асфальт.

Кроме страха, у нас было сильное, ни с чем не сравнимое ощущение, что…

Алина Закирова:…что я смотрю не только в пространство, но каким-то образом и далеко вглубь времени, причём как бы в обе стороны времени: и в прошлое, и в будущее.

Дарья Кожемякина: У меня другая интерпретация. Мне кажется, главное было не во времени. Когда смотришь в обычное звёздное небо, тоже видишь далёкое прошлое. Но ничего похожего не чувствуешь. Мы сейчас долго это обсуждали. Я искала подходящие слова. И, кажется, нашла.

У меня в “планетарии” было чувство, будто во всей Вселенной страшно не хватает чего-то важного. Оно как бы есть, это Важное Что-то, но его совсем мало. Я не понимала, чего конкретно мало, но его не хватало почти как воздуха. Мне кажется, от этой нехватки у меня и кружилась голова в первую очередь. Чем дольше я разглядывала “планетарий”, тем ясней было “видно”, что Важного Чего-то не хватает и в настоящем, и в прошлом, и особенно в будущем. Было “видно”, что сама Вселенная будет существовать очень долго, триллионы лет в какой-то запредельной степени, но Важное Что-то закончится через несколько миллиардов лет. Эти несколько миллиардов казались мне такими коротенькими, что хотелось ругаться от отчаяния.

Примерно за две минуты до конца сеанса “планетарий” постепенно перешёл в “калейдоскоп”. Переход занял секунд десять-пятнадцать.

Мы понимаем, почему Йокинен называет эту часть “калейдоскопом”, хотя мы пытались придумать и другие названия. Закирова, например, предлагала “королевство живых зеркал” и “фейерверк навыворот”. Кожемякиной пришли в голову “танцы глазами насекомых”. Ещё нам обеим вспомнились любимые термины Старицкого-Вернадского: “биосфера” и “ноосфера”. Правда, не в том смысле, в котором он их использует, а скорее как сочетания “био-” и “ноо-” с буквальной геометрической сферой.