Даша в теории справилась бы и без Алины. Но на практике она опасалась даже в руки брать тетрадь мёртвого русского. Видеть её даже не хотела в открытом виде. Даша была уверена, что не выдержит искушения и обязательно полезет читать последнюю запись. У неё же была большая
Лизаксанна была бы рада помочь с тетрадью, но она слишком медленно печатала. У неё не меньше часа уходило на страницу. Вернадский, само собой, вовсе ни на что не годился. Хорошо, что вечером, когда все собрались на
В начале двенадцатого Тайна и Лизаксанна завернули пять готовых папок в пузырчатую плёнку и уложили в оранжевые коробки с надписью posti. И плёнку, и почтовые коробки купила Даша ещё в первых числах августа. Алина, у которой получались самые ровные и печатные буквы, давно написала на коробках адреса:
Вите Яновской в Ригу,
Елене Негиной в Калининград,
Петру Цихненко в Лейпциг,
Нанико Шуквани в Берлин,
Диляре Касымовой в Монреаль.
Когда всё было готово к отправке, КД, не проронившая до того ни слова за целый вечер, объявила вдруг, что в две из пяти посылок необходимо уложить ещё один документ.
Алина, услышав это, опустила телефон с новостями.
– Это кому именно? – насторожилась она.
– Почему ж только в две? – очнулся от дрёмы Вернадский в кресле.
– Что ещё за документ? – спросила Лизаксанна с такой неприязнью, что Даша вздрогнула.
– Ну, несите, – сказала Тайна. – Покажите. Мы решим вместе.
– Нести нечего, – сказала КД. Она оставила своё место у стены и подошла к столу, где лежали посылки. – Документ ещё не написан. Даша, милая, вы не сделаете мне одолжение? Я продиктую вам текст. Так выйдет быстрее.
Ноутбук спал рядом с Дашей на подоконнике. Даша поставила его себе на колени. Разбудила. Создала новый текстовый файл.
– Я готова, – сказала она.
КД сложила ладони в замок у груди и стукнула каблуком, начиная первый медленный круг по свободному пространству в центре комнаты.
– Елене Негиной и Петру Цихненко… – продиктовала она. – Строго конфиденциально…
Долбя клавиатуру с наклеенной кириллицей, Даша подумала: странно. Голос КД никогда ещё не звучал так искренне, как во время диктовки.
– Я, носительница имени «Александра Домонтович»… И воспоминаний революционерки Александры Коллонтай… Созданная эльскими писателями двадцать восьмого октября две тысячи семнадцатого года… В Болонье… Вы поспеваете за мной, Даша?
– Ага… Мне нормально…
– Хорошо. Запятая после «в Болонье». Диктую дальше:…располагаю сведениями о некоторых событиях будущего… Как ближайшего, так и более отдалённого… Лица, подписавшиеся ниже, готовы это засвидетельствовать…
– Вы на наши, что ли, подписи рассчитываете? – спросила Дьяконова.
– Я подпишу, – сказала Тайна Лайтинен.
– И я подпишу, – сказал Вернадский. – Что ж не подписать?
Даша пулемётом напечатала «засведетельтствововать» и дала компьютеру исправить ошибки.
– Я тоже, – сказала она. – Подпишу.
– Ну и я, естественно, – сказала Алина.
Дьяконова тяжело вздохнула и покачала головой. Но спорить не стала.
– Далее с новой строки, – продолжила Коллонтай.
– В смысле, параграф новый? – не поняла Даша.
– Да. Второй абзац. Сообщаю вам, что в начале две тысячи двадцать второго года… Не ранее второй половины января и не позднее первой недели марта… Так называемая… Кавычки открываются, [ЗГНТМИ], кавычки закрываются… Начнёт большую империалистическую [ЗГНТМИ]… Целью которой будет являться… Захват и уничтожение украинского государства…
– Боже мой, – прошептала Дьяконова.
– Вы это серьёзно? – Алина выпрямила спину и схватилась за край дивана, на котором, как обычно, сидела.
– Как я и предполагал, – сказал Вернадский.
Точнее, не сказал, а – булькнул, что ли? Даша допечатала слово «государства» и посмотрела на старика. Он весь как-то сжался в кресле, будто пытался в нём укрыться от будущего. На лице его было выражение, как у ребёнка, который вот-вот заревёт в голос.