Повести л-ских писателей

Мама, кстати, позвонила, когда Даша подходила к мосту:

– Ты где? Приехала?

– Ага! Иду! Реку перехожу.

– Ура! Ждём изо всех сил.

А непосредственно на мосту пошли сообщения от Алины:

Выборг проехали. На границе без проблем

Скоро буду дома

Не верится ЭМОДЗИ «ВЫНЕСЕННЫЙ МОЗГ», ЭМОДЗИ «СМЕХ ДО СЛЁЗ»

Удачи с мамой

БОЛЬШОЕ ЭМОДЗИ «МУМИ-ТРОЛЛИ ОБНИМАЮТСЯ»

Напиши, как прошло

БОЛЬШОЕ ЭМОДЗИ «ЧЕБУРАШКА СДВИНУЛ УШИ И ЗАЖМУРИЛСЯ»

Если будет время

Не сбавляя шаг, Даша ответила: «Спасибо!!!! Обязательно!» Эмодзи подобрать не смогла, а вернее, не успела, потому что задумалась о том, какая часть Алининого сообщения окажется нецензурщиной. «Удачи с мамой»? «Напиши, как прошло»? «Не верится»? Из общего фан-клубного чата или, скажем, из разговоров с Лизаксанной пропадало всё подчистую. Но их переписку с Алиной прореживали избирательно. Только если напишешь кучу текста одним блоком – тогда затрут целиком, не церемонясь. «Отцензурят нецензурщину», как говорила Алина.

– Kohtapa se saadaan tietää, – пробормотала Даша, убирая телефон в карман.

Типа: «Ну, скоро узнаем». Может быть, ещё до прихода домой. Нецензурщину день ото дня затирали немножко быстрей. Это ускорение происходило неравномерно, то есть не так, чтобы каждые сутки на энное число минут раньше, и не одинаково для всех сообщений. Иногда пару дней не обращаешь внимания, а потом вдруг раз – и обращаешь. И понимаешь, что затирают быстрей.

Она перешла набережную, заторопилась вверх по улице. У первого перекрёстка заметила, что хочется дышать ртом. Поняла, что почти бежит. Заставила себя шагать медленней.

Улица, по которой она шла теперь, была центральной, с длинным отрезком только для пешеходов. По ней ходили туда-сюда другие люди. Кажется, их было меньше, чем в аналогичную тёплую пятницу до пандемии. Но вроде бы не сильно меньше. И все они были такие обычные, хямеэнлиннские. С обычными лицами.

Даша глядела в эти лица и не могла себе простить, что не подбегает к обладательнице каждого лица и не говорит, как странно и страшно в мире обстоят дела на самом деле. С одной стороны, она знала, что это почти бесполезно. Или нет, теперь хуже, чем почти, и хуже, чем бесполезно. В конце концов, на акциях в Хельсинки они с Нанной Микконен, и с Эммой, и с Лаури, и с остальными пытались донести до прохожих то, что выяснили учёные, нормальные человеческие учёные, в существовании которых никто не сомневался. И прохожим было насрать даже на прогнозы человеческих учёных. Прохожие смотрели на тебя с равнодушием, или с раздражением, или, в лучшем случае, с высокомерной симпатией, как на милую юную дурочку, которой надо перебеситься, побороться за справедливость и за спасение человечества, потому что это же ohitsepääsemätön vaihe aikuiseksi kasvamisessa, «неизбежная фаза взросления». Or some such bullshit. Как они посмотрят, если начнёшь им втирать про инопланетян, которые оставили человечеству один шанс из двадцати восьми? Да ясно, как они посмотрят.

С другой стороны… Хотя нет, неправда, это была не другая сторона, а вообще-то единственная сторона, потому что соображения о полезности-бесполезности не играли никакой роли. Имело значение только то, что человечество неумолимо становится типовой единицей наблюдения в космической статистике, собранной пришельцами за миллиарды лет в десятках галактик. Человечество успешно готовится к самоубийству, и она, Даша, знает об этом, но ведёт себя, будто не знает. Ходит по улицам мимо других людей и не останавливает их, не умоляет жить иначе.

Пешеходка кончилась. Людей стало меньше. Вскоре их стало ещё меньше – центр города, её небольшого уютного финского города, жить в котором было легче, чем в большинстве городов на планете, кончился тоже. Дома стали реже, ниже, на какое-то время исчезли совсем, появились снова. Теперь они были многоквартирные – ну, по финским меркам многоквартирные, с подъездами и зелёными дворами, в которых играли дети. Эти дома были похожи на дома в империи, где она появилась на свет, – например, на пятиэтажку бабушки Иры в Кингисеппе. Только у них было меньше этажей и они больше напоминали дома. В смысле, они выглядели, словно их построили специально для того, чтобы в них кто-то жил.

Мама называла эту застройку социализм с человеческим лицом. Даша, когда была маленькая, завидовала детям, которые тут живут. Ей хотелось друзей по двору и подъезду. Ей почему-то казалось, что друзья по двору и подъезду самые настоящие. А мама однажды сказала в сердцах, что это глупости. Знакомые по двору-подъезду, сказала мама, бывают такими же чужими и жестокими, как знакомые по школе. Но только один раз мама такое сказала. Она была в ужасном настроении в тот день.

Интересно, что ей мама подарит в этом году? И когда вручить маме папку – до подарка или после?