Повести л-ских писателей

Даша будет помнить, что мама сидела на полу, подобрав и скрестив ноги и обхватив руками колени, как она любила. Музыка, наверно, звучала из маминого планшета. Во всяком случае, в памяти будет картинка, где в окне вечернее солнце, а мама на полу, в тени, и перед ней планшет. Кажется, она пересматривала свой любимый грузинский фильм про женщину, которую так все достали в семье, что она стала жить одна. Возможно, не весь фильм, а только ту сцену, где женщина играет на гитаре и поёт по-грузински. Мама могла смотреть эту сцену несколько раз подряд.

Села ли она на пол рядом с мамой, как обычно? Или мама встала и они разговаривали стоя? Так или иначе, их первый разговор продолжался недолго, минуты две-три. Даша будет помнить, что сразу или почти сразу достала из рюкзака папку с записками фан-клуба л-ских писателей. Но вот какие слова она сказала, когда вручала папку маме? Возможно, ничего она и не сказала. Или просто: «Мам, это про “Повести элских писателей”». В любом случае, мама ответила: «Я ждала этого момента». Или: «Я всегда знала, что это произойдёт». Или: «Ну вот и настал этот день». Как-то так. То ли сразу ответила, то ли после того, как полистала немного.

Потом Даша ушла из комнаты, а мама осталась читать свой экземпляр. Наверняка она попросила передать Томми и Марье какую-нибудь отговорку. Типа, ей надо полежать, потому что она плохо себя чувствует. Не могла же она, в самом деле, самоустраниться из праздника без уважительной причины?

А Марья, кажется, пришла, как только Даша спустилась с чердака. Картинка: Марья в светлом платье, загорелая, с новой татуировкой чуть выше локтя. Вся какая-то реально красивая. У Марьи чёрные волосы, хорошо ложится загар. То есть ложился – в те годы. Когда она ещё торчала под солнцем без крема.

Ещё картинка: Марья и Томми за столом в гостиной. На столе праздничная еда и толстенный учебник по квантитативным методам в общественных науках, обвязанный розовым бантиком. Один из Марьиных подарков. Что в том году подарил Томми? Что-то, разумеется, подарил, но Даша забудет, что именно. Зато она будет помнить, как он смеялся, когда Марья рассказывала смешное. Очень тихо он смеялся. Не хотел тревожить маму, которая якобы плохо себя чувствовала.

Марья, наверное, свои истории рассказывала тоже тихо. И музыку приглушили. Всё застолье было как будто приглушённое. Но, кажется, не грустное. Они ели вкусности, пили шампанское, хихикали. Конечно, уже приходилось врать через умолчание. Ведь наверняка говорили про Дашино лето в Хельсинки, про «Лаконию». И наверняка она без конца думала о маме. Какую распечатку мама сейчас читает? Что мама сейчас чувствует? Однако и враньё, и мысли о маме скоро выветрятся. Запомнится, что Томми запустил в телевизоре галерею её детских фотографий, начиная с самых ранних, ещё даже не цифровых, а плёночных, отсканированных. Запомнится, как она поглядывала на эти фотки и отмечала с наивной радостью, что не помнит, когда они были сделаны, а если и помнит, то очень смутно, без фальшивых сочных подробностей. Вовсе не как тот лингвист из ПЛП, которому подделали воспоминания о детстве.

За столом в гостиной, видимо, просидели часа два. На улице уже темнело, когда Марья уходила. Марья, скорее всего, звала её погулять по городу и/или выпить ещё шампанского у них в саду. У Марьиной семьи тогда был настоящий сад с кучей яблонь и слив, с фонтанчиком, с беседкой. Но Даша, наверно, сослалась на то, что хочет побыть с мамой.

Картинка с пометкой о запахе: они с Марьей обнимаются на крыльце в сумерках, и Марья пахнет Марьей, а ещё немного хлебом и прочей выпечкой. Она же прикатила к ней на день рождения прямо из родительской пекарни. Сам запах, конечно, в памяти воспроизвести невозможно. Просто будет уверенность, что Марья в тот вечер пахла хлебом.

Дальше кусок, где всё скомкано. Кажется, Олли всё-таки не удержался и прислал ей длинное послание с фотографией кролика Олифанта в колпаке и чёрной бабочке. Типа, Олифант тебя поздравляет, а я, пользуясь случаем, к нему присоединяюсь и хочу тебе всего пожелать и сказать, что ты самая – ну, короче, в таком духе. Кажется, она хотела помочь Томми убрать со стола и зарядить посудомойку, а он всё отмахивался и гнал её к маме. И вроде бы она поднялась к маме в конце концов. Но при этом есть картинка: мама спускается по лестнице, а она смотрит на неё из прихожей. Мама что-то говорит по-русски, не переводя для Томми. Например: «Я прочитала. Давай прогуляемся немножко. Поболтаем заодно». Или просто: «Пойдём на площадку».

Вне всякого сомнения, они с мамой вышли из дома и пошли на маленькую детскую площадку в конце улицы. Сумерки к тому времени уже кончились. Воздух сильно остыл. Сто процентов было темно и зябко. Вроде бы роса на траве. Картинка: они стоят у валуна на площадке, а в отдалении, над улицей, горят фонари. Мама стоит прямо перед ней. Кутается в осеннюю куртку на молнии. У мамы беспокойное лицо. Наверху, в рваном небе среди деревьев, видно несколько звёзд, способных пробиться через световое загрязнение над городом.