Повести л-ских писателей

Алина Закирова

Дарья Кожемякина

19 августа 2020 года

Папка шестая Хельсинки – где-то – Хельсинки

Vitun noosfääri

Хельсинки.

Последний день июля 2020 года

Помните? Мы стояли на плоскости с ощутимым углом наклона, наблюдая сразу трёх героинь нашей истории, собравшихся у длинного стола в подземном зале книжного магазина «Лакония». Было скользко, было трудно держаться. Давление времени не давало нам отойти от края и в конце концов столкнуло нас обратно в настоящее. Из настоящего, увы, нельзя разглядеть ничего, кроме так называемой памяти и редких вещественных доказательств, вроде той распечатки, которую вы сейчас прочитали.

Запрыгнуть на прежнюю точку не получится. Прошлое тоже не стоит на месте. Мы не увидим, не услышим и уж тем более не понюхаем последний день того июля и двадцать первых дней того августа в жизни финки Даши Кожемякиной. Эту часть истории придётся воссоздать по крупицам, заполняя недостающие куски догадками. И рассказать её придётся так, словно была то не жизнь всамделишных, пускай отчасти и странноватых людей, а проходная глава, вписанная в какую-то беллетристику по настоянию редактора. Для пущей, так сказать, линейности повествования.

Но всё, довольно метадискурса. Теперь – что нам известно.

Достоверно известна погода в Хельсинки в последний день июля. В небесах было преимущественно ясно, на улицах по-хорошему тепло: не выше двадцати трёх градусов Цельсия после полудня, не ниже пятнадцати ближе к ночи.

Также известно, что Даша, Тайна Лайтинен и дочь мёртвого русского Алина проговорили в книжном подземелье «Лаконии» минут сорок. Затем их пути временно разошлись. Даша села на велосипед и поехала на Линнанкоскенкату, чтобы найти и перерыть контейнер с макулатурой, в который выкинули журналы Алининого отца. Алина с Тайной между тем отправились пешком на Хямеэнтие, 35, – туда, где этот самый отец, по утверждению Алины, жил на самом деле. Во всяком случае, оба раза, когда Алина приезжала к нему в гости.

– На Хямеэнтие, – твёрдо сказала Алина в подвале «Лаконии», – папа однозначно себя чувствовал как дома.

Другими словами, Алина понимала, куда и зачем она идёт. Её по-прежнему не особо волновали сказочные звонки, распечатки и галлюцинации, она больше делала вид, что принимает эту дичь всерьёз. В конце концов, на чём только крыша у людей не едет от ковида и скандинавского уровня жизни. Но одно Алина знала наверняка: кто-то чужой взял и оплатил погребение папы на финском кладбище, не связавшись при этом ни с ней, ни с бабушкой, ни с дядей Денисом, ни с тётей Витой в Риге. Вообще ни с кем из родных, близких или бывших коллег. Алина хотела найти этого чужого человека и не знала, где ещё искать, кроме квартиры на Хямеэнтие.

Другое дело Тайна Лайтинен. Шагая по улицам Хельсинки с немытыми волосами, в несвежей футболке с символикой Харьковского универа, в растоптанных кроссовках, которые она давно собиралась выкинуть, хозяйка «Лаконии», ведущая специалистка по мыслям Вернадского, не вполне понимала, что делает.

Внешне она вела себя так, будто помогает этой растерянной русской девушке, у которой умер папа в чужой стране, причём умер именно сейчас, когда и так чёрт знает что в мире творится. Эта роль казалась логичной. Ведь не Дарья же будет помогать русской? Тайна видела, что волонтёрка Дарья то носится с шилом в жопе по грани паники, то захлёбывается в своих фантазиях. Какая из неё помощница? Тоже мне, будущий педагог. Но хуже всего, что совсем девчонки обе. Обе в два раза её моложе. Причём Дарья – буквально в два раза. И получается, что взрослая в этом дурдоме одна она, Тайна.

Думая об этом, Тайна морщилась от предательского чувства ответственности за обеих девушек, а вернее, от медленно пульсирующей боли в темени. Где-то с апреля у неё мгновенно заболевала голова от всякой лишней ответственности, то есть от любого дела или даже коротенького текстового сообщения, которое не вписывалось в категории «ребёнок», «магазин», «хозяйство», «исследовательская работа». Да и от всего, что вписывалось, голова побаливала тоже. Хотя голова – это мелочь. Гораздо хуже сейчас было то, что ей, Тайне, самой требовались помощники. На черта она взялась помогать незнакомой русской девчонке с лиловой шевелюрой, когда ей самой нужны помощники? И желательно в белых халатах. Она же ничем не лучше Дарьи. Сама разгуливала по советскому Казахстану, не выходя из-за рабочего стола. Сама кусала до крови губы в пять утра, слушая запись Дарьиного безумного разговора с женщиной из Монреаля.

Вот с такими примерно мыслями шла Тайна Лайтинен в то утро по финской столице.

– Vitun noosfääri, – пробормотала она даже.

В смысле: «Ноосфера, бля».

Алина, услышав, перестала говорить то, что говорила.

– Что, извини? – переспросила она.

– Ничего. – Тайна помотала головой. – Это просто так. Это… – Она не помнила, как по-русски «вырвалось». – Продолжай.