Повести наших дней

— А в моем сердце, дорогой старшина, невзирая на трудности, разлада становится меньше. Проясняется путь-дорога. Спасибо тем людям, какие ко мне — с верой. Ты, товарищ старшина, мною причислен к таким людям. Вот и товарища Щебуняева ставлю рядом с тобой. И оба вы уж извините, что на первое место я поставлю Якова Максимовича Прибыткова, фельдшера медпункта на лесных порубках. Он первым порушил во мне старые понятия о жизни… При прощании он дал мне письмо и сказал: «Будет на душе твоей светло и хорошо — прочитай это письмо. А потом сделай то, что сердце тебе подскажет». У меня ж нынче на душе, можно сказать, яснее ясного: вот и прочитаем, что он тут написал… Старшина, не возражаешь?

— Очень интересуюсь, — оживленно ответил старшина.

Золотистого угасающего света вечерней зари им хватило, чтобы успеть прочитать письмо Якова Максимовича Прибыткова.

Читал старшина!

— «Мотя, где ты теперь?.. Отзовись!

Моя скорбная душа ночами посылает тебе сигнал за сигналом: ПРОШУ, МОЛЮ, ОТЗОВИСЬ! ОТЗОВИСЬ своему прежнему! Посчитай, за годы нашей разлуки сколько ночей прошло… И ни на один из моих жарких сигналов ты ни звуком не ответила.

Я был богат твоею красотой, которую видели и другие. Я платил тебе за нее вниманием, деликатностью обхождения, усилиями облегчить твою повседневную жизнь. Но всего этого оказалось мало, чтобы открыть в тебе другую красоту, которую не всякий видит. Не знаю, чего мне не хватило для этого: времени, настойчивости или просто ума?..

Мотя, ау! Из писем землякам с родины я узнал, что на дороге туда, где, по твоим словам, «больше платят за красоту», ты споткнулась, и сильно ушиблась, и даже покалечилась… Научилась ли после всего по-другому глядеть на жизнь? Ах, как бы хотел я, чтобы ты вслед за толковыми людьми признала правильность поговорки: за битого двух небитых дают.

Мотя, если в твоей душе такой переворот совершился, то ни реки, ни моря мне не преграда к тебе! Не знаю, как ты, а я, завидев тебя, кинусь навстречу, припаду к тебе, как к ручью с прохладной и сладкой водой. А если и ты, Мотя, откликнешься на мой зов, то место у ручья для нас обоих станет местом отдохновения и счастья! И все у нас с тобой будет едино и неподкупно… Очнемся богатыми и станем делить наше богатство с теми, кто в нем нуждается…»

Старшина перестал читать, задумался.

— Иван, ты чего? — спросил Огрызков.

— Силен твой наставник. Вон какой пожар у него в груди. В письме одних восклицательных знаков добрых два десятка. Обязательно учтем и то, что он, ни в чем не виновный, осужден. Месть его не ослепила, не сбила на узкую дорожку… Значит, богат душой твой Прибытков… Как его по имени-отчеству?

— Яков Максимович.

— У твоего Якова Максимовича нашлись мужество и терпение и тебя сделать таким, какой ты есть теперь.

И старшина снова принялся читать письмо: