Повести наших дней

— «Вручит тебе письмо славный человек. Худого от него ни тебе, ни мне не будет. Если вдруг соберешься отписать, он подождет твоего письма и сумеет переслать его мне.

Я знаю, что ты сильна, но ты рванулась в плохую сторону. И уж если жизнь укажет тебе на светлую дорогу, ты рванешься по ней так, что каждый понимающий ахнет от удивления!

Мотя, я не забыл, что ты — урожденная Струкова… Наслышан, что ты вернулась в Гулячие Яры, к родной матери, Евдокии Николаевне. Мне-то легче называть ее мамой, ведь я часто называл ее так. И теперь, называя ее МАМОЙ, шлю ей низкий-низкий поклон.

Мотя, ау! В последний раз! Если письмо мое окажется навязчивым, ты так и напиши или передай на словах… И уж тогда я останусь до последних своих дней тут, среди высоких и стройных кедров и среди здешних людей, которым я нужен… У кедров вершины глядят в облака. Когда ветер проходит верхом, ветки кедров, кланяясь, ведут с ним разговор. Разговор их чаще напоминает высокий-высокий протяжный звон. Невольно подумаешь, что у кедра с ветром взаимная согласованность. А в чем?.. Наверное, в том, что облака кипенно белы, легки и так под стать глубокой небесной синеве… Но вот музыка ветра и кедров уже не звенит, а злостно воет: ветер нагоняет черные тучи, а кедры не хотят, чтобы тучи закрывали солнце. Спор кончается тем, что дождь, прямой и крупный, полил на кедры. Они распустили ветки, и ветер затих, прислушиваясь к ровному, благостному шуму дождя… Здешние хорошие люди говорят и о минувшем дожде, и о помолодевшей синеве неба, и о кедрах, приветливо устремленных к солнцу: «Благодать-то какая… Глядишь — и душа радуется…»

Мне не раз приходилось видеть этих людей около какого-нибудь из красавцев кедров. Этот кедр обречен на смерть. Послушная их рукам пила должна была с безжалостным ревом подрезать его под корень. Я замечал, как они медлили начать свое дело: всё крутились бестолково около кедра, были скупы на слова, грубы в обращении друг с другом. А когда под треск сломанных сучьев кедр падал на землю и замирал невыразимо прямой, они говорили что-нибудь такое: «Ты, брат кедр, не суди нас строго. Сказано — так надо… Не подумай, что нам легко было с тобой расставаться».

Я не раз убеждался, как они глубоко любят красивое в природе, но любят без слащавой крикливости… Я всегда спешу лечить их: одному — веткой пораненную руку, другому — ушиб (падающее дерево неласково отбросило в сторону), а то и более тяжелое повреждение… целью жизни считаю — облегчить им боль, вылечить. Ты ж, Мотя, понять можешь, с какой заботой я лечил бы твои тело и душу!.. Признаюсь, что тут найдешь немало и таких, кто не вправе называться человеком… Приходилось и их лечить. Только ведь эти «экземпляры» никогда в труде не жертвуют собой. Они себя берегут. Они очень редко получают царапины и потом долго носят повязку напоказ другим.

Мотя, приезжай. Тут тоже наша родная земля. И кедры наши родные. Приезжай… А то — как знаешь… Рассуди сама.

Яков Прибытков».