Повести наших дней

— А ты, хороший гражданин, видать, впервые идешь в хутора на менку?.. Я хочу тебе сказать: не суйся на дорогу. Дорога «ихняя». Не любят «они», когда нарушаем «ихний» порядок… — Она проговорила это тихо и доверительно. Вскользь оглядев Огрызкова, добавила: — Вижу, идешь ты не на менку. У тебя ничего нет такого, чтобы променять… Значит, по другой причине меришь дорогу, и, может, не по малой причине ты ее меришь? — Она опять бегло окинула. Огрызкова взглядом. Ее синие глаза, обхлестанные ветром, были строги, и их, видать, давно не посещала улыбка. Женщина заговорила еще тише и вразумительнее:

— Будь осмотрительней… «Они» же в силах укоротить твою дорогу… Чего молчишь?.. Нечего сказать?.. То-то и оно…

— Вы — плохая угадчица, — заметил Огрызков.

— Такой ответ ты и должен был дать, — сказала она.

Из предосторожности Огрызкову захотелось прервать этот разговор, и он повторил:

— Вы — плохая угадчица.

— Какая есть.

И Тит Ефимович заметил, что ее красиво очерченные губы резко сомкнулись и она сама пошла чуть быстрее, подчеркивая, что они были всего-навсего случайными минутными попутчиками и их разговору больше не быть. Удивительно, но какая-то внутренняя сила повелела Огрызкову не отставать от нее. Он зашагал шире, чтобы по-прежнему идти с ней рядом.

Они шли молча. Разговаривали другие путники трудного бездорожья. Усталые, исхудавшие, они говорили только о том ежеминутном, что им подбрасывала жизнь на этой дороге. Вдруг одно колесо тачки провалилось в узкую и глубокую рытвину, скрытую бурьянистой зарослью.

— Люди добрые, помогите!.. Одной мне с ней не справиться! — звала на помощь женщина.

«Добрые люди» идут, спешат на помощь. Выручили тачку из глубокой рытвины. Разговор оживился. Тачку хвалят за прочность, а укоряют за то, что тяжеловата. Спутница Огрызкова дает совет:

— Гражданка, а ты выкати ее на край дороги. Там тебе будет легче!

— А если «они» на машинах?..

Все знают, кто такие «они» на машинах. Все насторожились и ждут ответа. Спутница Огрызкова сказала:

— Мы же сейчас поднялись на высокое место. Отсюда нам видно, что далеко впереди и что позади. Будем поглядывать, следить… Заметим «их» — поможем быстро тачку скатить с дороги!

Разговор оживился. В нем принимают участие до десятка человек.

— И поможем вкатить тачку на дорогу… Не сомневайся!

— По нашим законам она должна катиться по дороге.

— А покажутся «они» на машинах… тогда уж и по краешку дороги нам нету права двигаться…

— Тогда уж сматывайся на бездорожье. И тачку за собой…

Все стыдливо посмеиваются, а с ними посмеиваются спутница Огрызкова и сам Огрызков. Оба они помогают выкатить тачку на край дороги и вместе с другими опасливо оглядываются.

Тачка легко и быстро катится по грейдеру. За ней поспешают все.

— Полина, Шахтерка, а ты — сзади, почаще оглядывайся, чтобы не проморгать, ежели «они»!.. — беспокоится та, что впряжена в тачку.

— Не тревожься, не проморгаю! — отвечает ей спутница Огрызкова.

Теперь Огрызков все-таки кое-что знает о своей спутнице: ее зовут Полина и Шахтерка. Огрызкову нетрудно было понять, что она в этом десятке людей — ответственный человек, а ее слова, ее соображения уважаемы. А когда люди, с которыми шел Огрызков, догнали стайку людей, идущих впереди, но не по дороге, а по бездорожью, двое — мужчина и женщина — приветствовали:

— Шахтерка, здорова?.. Жива?

— Опять вместе, по дороге?

— Здорова!.. — охотно отвечает спутница Огрызкова. — Опять вместе… только больше по бездорожью, по кочкам… а не по дороге!

Наступает неловкое, грустное молчание. Шахтерка все чаще оглядывается. Оглядывается и Огрызков. Он невольно подражает ей. Тит Ефимович как-то сразу признал в ней авторитет-силу. Эти качества Полины Шахтерки он видел в ее общении со спутниками, в ее немногословных советах им, а также в том, как она действовала в опасные минуты, чтобы избежать беды… И вот он, следуя ее примеру, кинулся помогать переправить тачку через глубокий кювет. Обеспокоенные голоса кричали им:

— Скорей!

— Скорей, Шахтерка!

— «Они» ж вон как мчатся!

— Я еще не бабка. Вижу, как «они» мчатся! — отвечает Полина Шахтерка и, скосив взгляд синих построжевших глаз на Огрызкова, говорит: — Поднимем и толкнем…

— Попробуем, — соглашается Огрызков.

Тачка и люди опять на бездорожье.

Громоздкие черные машины под черными, плотными брезентами мчатся на какой-то злобной скорости. На подсохшей дороге они поднимают пыль, а ветер гонит ее выше. Там, растекаясь, пыль заволакивает воздушную синеву — перекрашивает ее в мутно-серую. Мутнеет и сереет в душах пеших странников, обреченных добывать пропитание для своих внуков и малых детей… А внуки и малые дети с голодным нетерпением ждут и ждут их дома…