Повести о карме

Мы стояли в воротах, и никто нас не гнал. Красные ворота, украшенные гербом службы: карп и дракон свились в кольцо. Настоятель Иссэн отошёл на пять шагов, посмотрел на меня, оставшегося на месте, и улыбнулся. Хитрые морщинки разбежались к вискам от уголков старческих, но живых и внимательных глаз.

Я знаю, что развеселило старика, обычно сдержанного в проявлении чувств. Я бы и сам улыбнулся, если бы был в настроении.

Моя фамилия Торюмон: «Тот, кто взлетит из Драконьих Ворот».

ПОВЕСТЬ О ТОРГОВЦЕ РЫБОЙ И УДАЧЛИВОМ БРОДЯГЕ

«Я родился в те дни, когда убийство превратилось в самоубийство, а самоубийство осталось самим собой. Мне с моим скудным воображением трудно представить времена, когда всё было иначе. Иные говорят, что это был ад. Если они правы, сейчас мы живём в раю. Недостойному монаху хотелось бы с ними согласиться. К сожалению, когда я гляжу вокруг, мне не хватает понимания истинной природы вещей, чтобы счесть увиденное раем.»

«Записки на облаках»

Содзю Иссэн из храма Вакаикуса

Глава первая КАРП ПОДНИМАЕТСЯ ПО ВОДОПАДУ

1 «А-а-а-а!!!»

Труп нашёл зеленщик Ацуши.

Зрение у зеленщика было скверное, а утро выдалось раннее, мглистое, в клочьях тумана. Хорошо хоть, гроза стихла. А то шлепали бы под дождём! Вымокли бы до нитки, честное слово, еще и в лужу бы вляпались. Сказать по правде, Ацуши смотрел себе под ноги только в одном случае: когда жена напоминала ему об этом. Куда чаще он на ходу погружался в раздумья о высоком, например, о домах и деревьях, и двигался как старая кляча у во̀рота маслобойки – по привычке, в знакомом направлении.

Вы спросите, как же он нашёл труп? Очень просто.

Споткнулся.

Переулок Сандзютора был кривым, узким, грязным и больше смахивал на тупик. Лишь пройдя его насквозь, с запада на восток, вы обнаруживали, что здесь есть выход – еще более кривой, узкий и грязный – на соседнюю улицу. Тридцати тиграм, оправдывая название переулка[30], довелось бы брести здесь гуськом, уткнувшись мордой в зад идущего впереди и хрипло порыкивая от раздражения. А кто бы не рычал на их месте? Днём здесь случались заторы и скандалы, которые в каждом втором случае завершались потасовкой. Зная это, зеленщик Ацуши вставал не на рассвете, а перед рассветом – так, чтобы миновать переулок, когда он пустовал.

Сандзютора был кратчайшим путём к лавке Ацуши.

Большинство лавочников, размышлял Ацуши, спустившись в мыслях своих с небес на землю, живёт при лавках. Это удобно, да. Там же они держат и склад, куда поставщики свозят товар. Это тоже удобно. Когда я разбогатею – а я обязательно разбогатею! – я продам свой нынешний дом. Нет, я сперва продам свой нынешний дом, разбогатею, получу разрешение – и пристрою к лавке, с тыльной её стороны, новый дом со складом. Там есть подходящий пустырь. Нет, если я сначала продам дом, а только потом разбогатею – где я буду жить во время строительства? Вот незадача…

– Э-э[31]!

Споткнувшись, зеленщик едва удержался на ногах. Чтобы не упасть, он качнулся вперёд и переступил через труп. Ну вот, говорил же, что в лужу вляпаюсь! Ацуши замер на месте, прислушиваясь к собственным ощущениям. Нет, не упал. Просто забрызгался до пояса. Можно повернуться. Что это такое лежит?

– Стойте! – заорал Ацуши. – Ни с места!

Следом за ним, чуть отстав от хозяина, двое слуг катили доверху набитые тележки. В первой возвышалась горка мизуны. Пышные розетки капусты, фиолетовые и зеленые, были для свежести сбрызнуты водой. Стороннему глазу могло показаться, что это цветы в росе. Вторая тележка была полна листьев осо̀та, луковиц лилий и молодых побегов папоротника вараби.

В смысле рассеянности слуги были достойны своего господина. Ещё миг, и колёса наехали бы на мёртвое тело.

Присев на корточки, Ацуши потыкал труп пальцем. Покойников он не боялся по причине скудости воображения, а о том, что всё, связанное со смертью, дело нечистое, попросту забыл. Холодный, отметил зеленщик. Твёрдый. Окоченел, значит. Кто бы это мог быть?

– Мужчина, – сказал первый слуга.

– Ага, – согласился второй.

– Мёртвый.

– Ага.

С воображением у них тоже было туго.

– Бродяга! – вставая, поправил Ацуши.

И ударил себя кулаком в грудь: учитесь наблюдательности, пока я жив!