Повести о карме

Действительно, мертвец был одет как бродяга. Драные штаны до колен, холщовая куртка на голое тело. Подошвы сандалий прохудились, пестрят дырками. Одна сандалия свалилась с ноги, отлетела к забору. Солома торчала из неё во все стороны. На голове несчастного был повязан грязный платок. Платок сполз набок, узел придавил ухо, свернув его в забавную трубочку. В иное время это послужило бы поводом для насмешек, но кто бы засмеялся над этим сейчас?

Разве что бесчувственный чурбан.

Из-под платка на землю натекла тёмная, глянцево блестящая лужица. Над ней уже кружилась вялая осенняя муха. Дождь размыл лужицу, но не до конца.

– Ишь ты! – сказал Ацуши, почёсывая живот. – Надо же!

И тут до него дошло, что стоит он в пустынном, если не считать двух дураков с тележками, переулке, а перед ним в грязи лежит мертвый, возможно, даже убитый человек, и надо что-то делать. Вот только что?

– А-а-а-а!!!

– А-а! – подхватили помощники. – А-а-а!

Миг, и переулок был полон народу. Откуда и взялись? Труп оказался в центре внимания. Вряд ли при жизни бедолага мог похвастаться таким интересом к своей скромной персоне. Обитатели соседних домов, владельцы ближайших лавок, слуги, метельщики, компания всклокоченных самураев, монах с чашкой для подаяния, кузнец, его дюжие подмастерья, прачка с корзиной белья – шум, гам, тарарам.

– Это я! – объяснял всем Ацуши. – Это я нашёл!

От него отмахивались: «Молчи! Не до тебя!»

– Это же Весёлый Пёс! – узнала прачка.

– Пёс! – загалдели все. – Весёлый Пёс! Точно, он!

– От пьянства умер!

– От холода! Замёрз!

– Какой холод? Ночи ещё тёплые, муха не замёрзнет…

– Убили?

– Крови натекло, а?

– Убили!

Слово прозвучало. А где убили, там и фуккацу.

– Полиция! Зовите полицию!

– Р-р-р…

И завершая грозное рычание:

– Р-разойтись!

Толпа прянула в стороны. В узком переулке это было чудом, и чудо свершилось. Молодой досин[32] крепкого телосложения подошёл к трупу и долго смотрел на разбитую голову Весёлого Пса. Затем, словно решив подражать зеленщику, присел на корточки и принюхался. К счастью, дождь уничтожил не все запахи, а дикая груша, росшая близ забора, прикрыла тело своей густой кроной. Да, отметил досин. Пьяница, нет сомнений. Пахнет саке – дешевым и крепким фуцусю, какое подают в харчевнях самого низкого пошиба. Чем ещё? От бродяги разило давно немытым телом. Досин ждал сладковатой вони разложения, но нет, мертвечиной не пахло. Вряд ли тело долго пролежало на земле, да и гроза постаралась, остудила.

– Кто знает этого человека? – громко произнёс досин.

Ответом ему была тишина.

– Кто-нибудь видел, как он погиб?

Переулок опустел. Была толпа, и нет. Кому охота связываться с полицией? Свалят вину на тебя, отдувайся потом! Ну, положим, вину за убийство свалить не получится, да только был бы человек, а провинность отыщется! Прочь, прочь отсюда! Лишь Ацуши остался стоять, где стоял. Помощники, громыхая тележками, сбежали, а зеленщик опоздал.

– Я его нашёл, – грустно сказал Ацуши.

Каким бы скудным ни было его воображение, картину оно рисовало безрадостную. Ацуши прямо-таки видел, как три десятка тигров, чьё имя носил переулок, присели в отдалении, стуча хвостами по земле, и плотоядно облизнулись.

2 Двое мучителей

– Гром и молния! А мы уже думали, прошло стороной…

Смеясь, стражники отвесили мне по поклону:

– Доброе утро, Рэйден-сан.

Утро и впрямь удалось на славу. Гроза, что ворчала и грохотала с полу̀ночи, перед рассветом уползла к морю, утащив за собой все тучи до последнего облачка. Лучи солнца, отмытого до блеска, приятно щекотали кожу. Над городом плыли запахи ранней осени: земли, влажной после дождя, грибной прели, первых опавших листьев.

– Горо-сан, Киёши-сан, – я поклонился в ответ. – Удачного вам дежурства!

За полтора месяца ежедневных визитов в правительственный квартал я успел запомнить всю стражу на воротах сначала в лицо, а позже и по именам. Клянусь, это было нелегко! Думаю, им было куда проще запомнить одного-единственного Рэйдена. С тех пор, как мою одежду украсил герб Карпа-и-Дракона, стражники перестали всякий раз интересоваться, кто я и зачем пришёл, приветствуя меня добродушным подтруниванием.

Улица Ироторидори[33], ведущая вглубь квартала, сегодня превзошла саму себя. С яркостью черепичных крыш и воротных столбов соперничали золото и багрянец клёнов, темная зелень сосен, светлая – лиственниц. Со старой меди дубов начала понемногу сходить сизо-зелёная патина. Не знал бы – решил, что иду в театральном квартале, выбирая, на какое представление зайти.

Хотя нет, вряд ли. Как тут спутаешь? Актёры – беднота, не чета здешним богатеям. Столичных любимцев публики в расчёт не берём – те и по тысяче золотых кобанов[34] в год, случается, зарабатывают.

Ворота с нашим – да, теперь уже нашим! – гербом, карп машет хвостом, дракон подмигивает, и вот я вхожу в высокие двери. Двери? Родные братья ворот! Тяжёлые створки, тёмные от времени, медные кольца надраены ладонями чиновников и посетителей…

Встретил меня секретарь Окада.

– Сэки-сан велел вам ждать его в приёмной, – уведомил он.