Повести о карме

Монах молится будде Амиде,
монах Кэннё, настоятель сожжённого монастыря,
и будда Амида откликается на мольбу.
Чистая Земля спускается с небес,
накрывает реки, поля и холмы,
впитывается, как вода в песок.

Дух акации:

Что же теперь?

Хатиман:

Фуккацу!
Убитый станет убийцей,
и никак иначе.
Славься, будда Амида!

Акэти Мицухидэ взмахивает мечом. Поднимает с пола упавшую маску Нобунаги, символизирующую отрубленную голову. Снимает свою маску, надевает чужую.

Акэти Мицухидэ:

Я князь Акэти Мицухидэ,
вассал князя Нобунаги,
поднявший знамя мятежа.
Но нет, я уже не я!
Я князь Ода Нобунага,
вершитель судеб,
объединитель страны.
Мне теперь быть сёгуном,
прекратить бессмысленное сражение,
основать династию на сто лет.
Я первый, кого коснулась милость
Будды Амиды,
Первый, кто принял его дар.

Дух акации и Хатиман (хором):

О будда Амида!

Ода Нобунага:

О, мои верные самураи!
Все, кто погиб после меня,
захватите тела ваших убийц!
Все, кто умер сейчас и умрёт позже,
возьмите врагов, как берут трофеи!
Нас ждёт великое будущее!

Хатиман:

Будда Амида!
Красное тело, синее сердце!
Что же ты наделал, милосердный?
А как же я, бог храбрецов?
Куда идти мне,
что теперь делать,
если убитый станет убийцей,
если воины откажутся от острых мечей?
От копий и алебард?
Чем они будут сражаться? Плетями,
как погонщики стад?!
О горе! О великое горе!

Дух акации:

Тихо!
Бог плачет!
Смотрите, как плачет бог.

Играет на флейте. В углу сцены затихают боевые барабаны.

Глава третья ПЕРВЫЙ ВЕРДИКТ

1 «Это я! Я!»

– Комацу Хизэши, к вашим услугам.

– Торюмон Рэйден. Это вы – здешний досин?

– Да.

– Давно?

– Седьмой год. Раньше я служил в Норибаси.

Всех знает, отметил я. Шесть лет? Успел обжиться, осмотреться. Это хорошо. Из Норибаси? Похоже, Комацу Хизэши взяли в полицию, когда он был примерно в моём возрасте. Нашлось, значит, кому похлопотать. Сейчас ему лет двадцать пять, вряд ли больше. Лицо круглое, уши торчат. Лоб и макушку не бреет, все волосы собрал в узел на темени. Масла не пожалел, целую плошку, небось, вылил. Блестит, аж смотреть больно!

Крепкий, плечистый. Вон какие ручищи!

Отец, который бабушка – ну, вы поняли! – учил: «Разговариваешь с незнакомцем – сразу прикидывай, кто кого поколотит, если что. Драться не надо, грубить не надо. Просто размышляй над этим вопросом. Многое сразу станет ясно. И собеседник будет вежливей, вот увидишь!» Когда я рассказал об этих наставлениях сенсею Ясухиро, сенсей сказал, что мой отец – мудрый человек. Он это повторял тысячу раз, мне даже надоело. Я согласился, посмотрел на сенсея, представил, кто кого поколотит, если что, и ушел домой в большом расстройстве чувств.

Вот, смотрю на досина Хизэши. Ну, тут тоже радоваться нечему.

– Хизэши-сан, вы отправили сообщение в службу Карпа-и-Дракона. Я здесь, чтобы выслушать вас.

– Прямо на улице? Давайте зайдём в лапшичную.

– Вы голодны?

– А вы?

Досин улыбнулся. Кажется, он тоже прикинул, кто из нас кого поколотит, и пришел к более утешительному выводу.

– Я, Рэйден-сан, со вчерашнего вечера ничего не ел. Возьмём лапши, я вам всё и расскажу. История мутная, сомнительная. Может, зря я вас вызвал. О, я вас угощу! Если перестарался с вызовом, вы уж не обессудьте…

– Спасибо, не надо. Я заплачу̀ сам.

– Как вам будет угодно.

Мне не хотелось с первого же своего дела быть обязанным осведомителю. Пускай всех обязательств – горсть медяков за уличную еду! Трудно привыкнуть, что ты в кои-то веки разжился монетой. Ещё труднее привыкнуть к тому, что твое жалованье на четырнадцать коку риса в год больше отцовского. Как говорится, где стража на заставе, а где служба Карпа-и-Дракона!

Поначалу я боялся, что отца это обидит, уязвит. Ничего, обошлось.

– Жди здесь, – велел я безликому Мигеру.