Повести о карме

Я сосредоточился на собственном дыхании, как учил настоятель Иссэн. Убрал руку с плети. Согнал прочь болезненную гримасу. Подумаешь, дюжина каонай! Гром и молния! Нашли, чем удивить!

Стоя перед шеренгой безликих, я изо всех сил пытался сохранить лицо.

— Прошу вас! Извольте взять…

Привратник вернулся, подбежал к нам.

— Вот, это для вас!

Он кланялся, как фарфоровый болванчик, предсказывающий землетрясения, и совал мне что-то в руки.

Я взял, как велели — и едва не уронил. Предмет, завёрнутый в чистую хлопковую ткань, оказался неожиданно тяжёлым.

— Разверните.

На меня уставились два выпученных белых глаза. Чёрные дыры зрачков. Губастый рот. Чешуя блестит надраенной медью. Кожаные ремешки.

Маска карпа.

Служебная маска карпа.

— Что я должен сделать?

Оказывается, я задал вопрос вслух.

— Вы должны сделать выбор, — сказал Сэки Осаму. — Выбирайте, младший дознаватель Рэйден.

Глава вторая ПОЖАР В ХРАМЕ ХОННО-ДЗИ

1 «Записки на облаках», сделанные в разное время монахом Иссэном из Вакаикуса

…земля — не то место, где следует искать абсолютной чистоты.

Взывая к будде Амиде, настоятель Кэннё порезался мечом. Злой дух, запертый в клинке, возликовал; кровь, пролитая в момент сошествия Чистой Земли, запятнала её белизну. Новый кармический закон воссиял нам, но нашлись люди, которые вольно или невольно, ради чести или выгоды, ищут лазейки, стараясь этот закон обойти.

Или обернуть закон себе во благо.

Умирает старый князь, владетель провинции с доходом в триста тысяч коку риса. Дни его сочтены, лекари разводят руками. Наследник уже предвкушает сладкие тяготы власти. Жена старца, не сегодня-завтра — вдова, рыдает в своих покоях. Это уже третья жена — князь пережил двух первых и взял молодую, горячую. Все заняты делом — разводят, предвкушают, рыдают. Занят делом и гонец: спешит исполнить приказ.

Скачет с посланием.

И вот в спальню умирающего заходит молодой самурай, преданный вассал из овеянного славой, старинного рода. Он падает ниц перед княжеским ложем, затем становится на колени, вглядывается в старика, как если бы пытался запомнить его облик навсегда, кланяется — и перерезает князю горло острым ножом, как ему и было велено. Может ли верный слуга не исполнить повеление господина? Не отдать ему всего себя без остатка? Да после такого самопожертвования ад покажется раем!

Фуккацу!

Утешься, жена. Оставь надежды, наследник. Прочь, лекари! Полон сил, князь оживает в новом теле.

Славься, будда Амида!

Хорошо, не князь. Богатый торговец из Эдо, владелец трех кораблей, перевозящих товары с острова на остров. Болезнь точит его нутро, этой зимы ему не пережить. Сын готовится возглавить семейное дело, жена втихомолку радуется, ибо заботы о больном утомили её. Соседи готовят поминальные подношения. Лишь дальние родственники, бедняки, каких поискать, собрались тайком в своей хибаре, спорят втихомолку.

На коленях у главы семейства — письмо от торговца.

Решение принято, просьба уважаемого родича удовлетворена. Две тысячи золотых монет? Ах, даже три? Такое щедрое предложение! Кто бы не согласился? И вот юный племянник входит к смертельно больному дяде, падает на колени, кланяется — и душит дядю верёвкой, как приказали ему дома.

Фуккацу!

Торговец живёт дальше, молодой и здоровый. Родичи, отдавшие ему тело своего мальчика, забывают про нужду. Соседи огорчаются, что зря потратили деньги на поминальные подношения.

Славься, будда Амида!

Хорошо, не князь. Не торговец. Женщина, одинокая мать дочери-калеки. Сильная, красивая, нестарая ещё. Она прячет слезы, чтобы дочь, прикованная к циновке, не видела материнского горя. Лжёт, что сыта, что уже наелась, стараясь вдоволь накормить дитя. Мечтает о зяте, которого у неё никогда не будет. О внуках, которые не родятся. Прибирает за дочерью, поскольку та ходит под себя. Моет, одевает, расчёсывает волосы.

И однажды не выдерживает.

Когда дочь спит, мать кладёт ей на лицо дзафу — круглую подушку, набитую гречишной лузгой. Дзафу женщина выпросила у монаха из храма на горе́. На этой подушке монах размышлял о природе Будды десять лет подряд. По мнению несчастной, а главное, недалёкой матери подушка насквозь пропиталась святостью, значит, так будет лучше. Вероятно, монах догадывался, зачем у него просят подушку — святым людям свойственны прозрения — но спорить или отговаривать просительницу не стал.

Да, я не стал её отговаривать. Зачем?!

Мать наваливается на подушку всем телом. Душит спящую дочь. Захлебывается слезами и душит, душит, пока слабое тело не перестаёт содрогаться.

Фуккацу!

Дочь возрождается в теле, пожертвованном ей матерью.

Славься, будда Амида!

Всё происходит именно так. Возрождаются князь, торговец, девочка. Но я уже говорил и повторю снова: подарки будд не доступны нашему скудному пониманию. Слова будд — притчи, чей смысл туманен. Что же говорить про их действия, подобные удару молнии?

Я сказал: живут дальше? Сказал: полные сил? Молодые и здоровые?!

Это так и не так.