Повести о карме

— Проституткой, господин.

— Как ты ею стала?

— Воровала, господин. Меня поймали. В наказание продали в «весёлый квартал» на шесть лет.

— Ясно.

Воровка, проститутка… Спрашивать, знает ли она грамоту, я не стал.

Третий был ростом с меня. В плечах шире, но самую малость. Мужчина, никаких сомнений.

— Как тебя звали при жизни?

— Дон Мигель де ла Роса.

Мигеру Дэрароцу? Мигеру-доно?! Так равный мог бы назвать равного[36]. Наглец, ты на что намекаешь? Чего требуешь? Какая ты мне ровня?!

— Обращаясь ко мне, добавляй «господин».

Мой голос зазвенел. Взгляд уперся в серую тряпку, в узкие прорези для глаз. Впервые я смотрел на каонай в упор.

— Повторяю свой вопрос: как тебя звали при жизни?

— Дон Мигель де ла Роса. Господин.

Требуемое слово «господин» каонай произнёс после короткой паузы. Кого он назвал господином: меня или себя? Впрочем, формально придраться было не к чему. Изощрённая дерзость! Будь слова плетями или палками, эту схватку каонай у меня бы выиграл.

У него странный акцент…

— Откуда ты?

— Из Кантабрии. Господин.

Ещё одна такая издевательская пауза, и я изобью его плетью!

— Кантабрия? Это где?

— В Испании, господин. Это за морем.

Паузы исчезли. Каонай перестал испытывать моё терпение. О небеса! Как же ты, южный варвар[37], попал в Акаяму? Как потерял лицо? Мне запрещено спрашивать тебя об этом. Хорошо, двинемся в обход.

— Кем ты был при жизни?

— Capitán de barco, господин.

— Каппа-тян[38]? Поясни!

Ха! Неужели мне попался маленький водяной? Тебя кто-то убил, наглый Мигеру? Треснул по макушке, разлив воду твоей жизни?!

— Я был главным на корабле, господин. Сорокапушечный фрегат «Меч Сантьяго».

Гром и молния! Сорок пушек? Если так, ты не маленький, а большой каппа.

— Давно ты здесь?

— Пять лет, господин.

— Грамоте обучен? Писать умеешь?

— Да, господин…

Каппа-тян замялся. Как я это определил, сам не знаю. Безликий не двигался, не жестикулировал, а лица его я не видел. Да и не было у него лица.

— Говори.

— Я медленно пишу так, как пишут у вас. Но я учусь.

Клещами из тебя каждое слово тянуть, что ли?! С другой стороны, это неплохо. Болтливый слуга-каонай — хуже не придумаешь!

Я что, его уже выбрал?

— На своём языке ты пишешь быстрее?

— Да, господин.

— Какими варварскими языками ты владеешь?

— Испанский, французский. Латынь. Английские ругательства.

Я нашёл глазами привратника:

— У вас есть письменные принадлежности?

— Не нужно, — вмешался Мигеру. — У меня всё с собой.

Я взялся за плеть.

— Да, господин. Прошу прощения, господин.

— Доставай, что там у тебя.

Из холщовой котомки Мигеру извлёк кипарисовую дощечку, тушечницу странного вида, несколько листков грубой бумаги. Это ещё что? Гусиное перо? Где твоя кисть, каппа-тян? Чем ты собрался писать? Не пером же?!

— Ты готов?

— Да, господин.

— Садись. Записывай.

Уселся каонай враскоряку, расставив колени в стороны. Пристроил на бедре кипарисовую дощечку, на ней — лист бумаги. Открыл тушечницу, больше похожую на флакон для ароматического масла — бронзовую, с крышкой на тонкой цепочке. Обмакнул перо…

Он и правда собрался им писать! Что ж, это любопытно.

— «При необходимости дознаватель службы Карпа-и-Дракона может обратиться за помощью к служащему полиции, к какому сочтёт нужным, — голос архивариуса Фудо скрипел в моей голове. Мне оставалось лишь повторять за ним. — Согласно указу сёгуна, полиция обязана оказывать всяческую помощь и содействие. Если полицейский пренебрегает этой обязанностью, следует обратиться к его непосредственному начальнику. Если же и это не возымело действия, дознавателю следует обратиться к собственному начальнику, дабы тот…»

Косо обрезанный конец гусиного пера нырял в странную тушечницу и выныривал обратно. С лёгким скрипом он бегал по бумаге — слева направо, а не сверху вниз! Перо оставляло за собой ряды бессмысленных закорючек, не имевших ничего общего с разумными иероглифами.

— Что это?

— Запись ваших слов, господин. На испанском.

— Прочти. Так, чтобы я понял!

— При необходимости дознаватель службы Карпа-и-Дракона может обратиться…

Он бубнил глухо, монотонно. Пару раз запнулся, ища подходящее слово для перевода. Но в целом всё было записано верно.

— …к собственному начальнику, дабы тот…

— Сможешь записать то же самое, но по-нашему?

— Да, господин. Но это будет гораздо дольше.

— Приступай.

Обмакнув перо в тушечницу, Мигеру принялся старательно выводить иероглифы. Каждую чёрточку он рисовал отдельно — рисовал, а не писал. Результат был удовлетворителен, но как же медленно! Улитка, и та быстрее взберётся на гору Фудзи.

— Достаточно. Напиши ещё что-нибудь на своём языке.

— Что, господин?

— Что хочешь. На твоё усмотрение.

Перо ожило. Ринулось по бумаге, разбросало закорючки. И тушь у него варварская, необычная. Больно жидкая на вид. Чем он пишет, чернилами каракатицы?

— Сделано, господин.

— Прочти.

— Creer que un cielo en un infierno cabe; dar la vida y el alma a un desengaño…

— Переведи.

— Думать, что небо размещается в аду; отдавать жизнь и душу разочарованию…

— Ты сочиняешь стихи?!