Повести о ростовщике Торквемаде

— Видали вы когда-нибудь, Морентин, более очаровательное личико, чем у этого божьего создания, плутишки из плутишек, ненаглядного ангелочка? Встречали ли вы такого бесподобного, такого очаровательного маленького бесстыдника? На свете нет большего сокровища! Вы только поглядите на этот волосок, что остался на моих губах, когда я целовала его головку! Один лишь этот волосок мне дороже, чем вы вместе с душой и телом, дороже в десять миллионов раз, возведенных в кубическую степень… Я ведь тоже математик… Дороже всех поколений, настоящих и будущих… Ну, прощайте. Скажи же гостю — прощай. — Фидела помахала в воздухе крошечной ручкой ребенка. — Скажи ему — прощай, прощай, глупец… — И вышла в другую комнату.

А Морентин, раздосадованный и пристыженный, выбежал на улицу. Его самолюбие было растоптано, как яркий цветок, варварски смятый ногой дикаря.

Глава 3

Уже давно скребли кошки на сердце бойкого молодого человека, до сих пор привыкшего к легким победам и уверенного в том, что бог создал мир на радость вылощенным донжуанам, а человеческие страсти превратил в некую спортивную игру для увеселения молодых людей, которые, кроме звания магистра юридических наук и полномочий народного представителя, владели изрядной рентой, верховой лошадью, отличными костюмами и прочими благами. Еще задолго до последнего разговора с Фиделой поблекли его, поначалу радужные, надежды, питавшиеся, впрочем, одним лишь тщеславием. Всякий раз, что ему представлялся случай беседовать иаедине со своей приятельницей, он неизменно, хотя н с опаской, проявлял свои чисто мужские стремления; однако Фидела немедля охлаждала его пыл нарочито ироническими репликами, колючими, как шипы. Молодого человека более всего обескураживало незавидное положение, в которое ставило его перед обществом упорное сопротивление сеньоры Торквемады, ибо все заранее считали его тем избранником, которому суждено утешать молодую женщину, заключившую этот немыслимый брак, а теперь избраннику предстояло откровенно сообщить свету: «Увы, она не ищет утешения ни со мной, ни с кем-либо другим, ибо у нее и в мыслях нет желанья изменить мужу. Откажитесь от ваших клеветнических сплетен, если не хотите сойти за глупцов и злопыхателей…»

К этому следовало бы еще добавить: «Я делаю все, что в моих силах. Но тщетно. За мной, как вы знаете, дело не станет. Но одно из двух: либо я ей не нравлюсь, что меня весьма уязвляет, либо она замкнулась в крепость добродетели, Я склоняюсь ко второму объяснению, как менее унизительному для моего самолюбия, и готов утверждать, что если я ей не нравлюсь, то и никто другой не понравится, будь он хоть семи пядей во лбу. Да, сеньоры, на этот раз я дал маху. Вместе с Сарате я считаю, что у нее атрофирован мозговой центр страсти. Ах, страсть! Она губит людей, но в то же время возвышает их и облагораживает. Женщина, не знающая страстей, очаровательная кукла или, в том случае, если она мать, просто наседка… Признаюсь, что год тому назад ни одна победа не казалась мне более близкой и верной, чем победа над Фиделой, когда она появилась в свете со своим индюком мужем. Впервые вместо женщины, которую я готовился заключить в объятья, я натыкаюсь на статую… Стерпим и перейдем к новому объекту. Подумать только, какими удачными возможностями пренебрег я, чтобы бежать по столь обманчивому следу! Отступаю и утешаюсь мыслью, что если на этот раз бог любовных сражений не подарил мне победы, то лишь затем, чтоб уберечь меня от серьезной опасности., В доме маркизов де Сан Элой пахнет нарастающей трагедией, а сын моей матери бежит от трагедий, как от чумы. Порукой тому слово Серрано Морентина, опытного соблазнителя».

Добавим, что если единственный сын дона Хуана Гуальберто был лишен высоких добродетелей, он также был не способен к умышленно злым поступкам. Морентин обладал всеми качествами понемногу, а среди них и каплей совести, вот отчего, пролив бальзам целительного оптимизма на раны своего самолюбия, он пришел к мысли о несправедливости сплетен относительно Фиделы. Но у кого хватит сил опровергнуть укоренившиеся лживые суждения и гнусную логику света! Подобно некоторым известковым породам клевета с течением времени приобретает такую прочность, что в мире не найдется человека, способного разбить ее самым тяжелым молотом истины. Морентин был готов выступить и объявить во всеуслышание: «Сеньоры, это неправда… Добродетель существует, добродетель истинная, не показная». Но никто ему не поверит! Не такие нынче времена, чтобы прислушиваться к голосу, пытающемуся восстановить доброе имя, — куда проще втоптать его в грязь. Капля совести, сохранившаяся у предприимчивого кабальеро в некоторых вопросах морали, подсказывала ему, что он виновен, ибо когда возникли первые сплетни, уверенность в успехе помешала ему с решительным негодованием опровергнуть их, как того требовала справедливость. Он не воспрепятствовал распространению ложных слухов, свято веря, что в скором времени они подтвердятся фактами. Но факты принесли ему разочарование, во всем виноваты факты, а не он.