Повести. Рассказы

— Природа спрятала сердце за очень надежным панцирем, потому что это самый важный и очень легко уязвимый орган, — продолжал негромко и задумчиво Поликарп Николаевич, — а вы живете так, словно несете свое сердце, как сказал один писатель, перед собою на ладошке. Этого делать нельзя — ведь на земле так много дрянных людей! Злых, завистливых, подлых… Каждой из таких сволочей доставляет удовольствие уколоть ваше сердце, сморкнуться на него…

— Какое же удовольствие они испытывают? Не понимаю…

— В этом-то и беда ваша. А понять не так уж сложно… Кому не хочется слыть умным, одаренным, добрым? Всем хочется. Им — тоже… Но они не могут из-за своей бездарности и слишком сластолюбивой, подловатой натуры. Не могут и сердятся… Если им удается подмять под себя хорошего человека, унизить его, доказать свое мнимое превосходство, то это для них уже победа, они радуются ей…

— Выходит, правду говорят, что дураку и хаму на свете живется легче?

— Это прописная истина.

— Значит, надо совершенствоваться в глупости, хамстве, подхалимстве?..

— Это кто как понимает… Но, кстати сказать, ум тоже должен быть тонким и гибким, а иначе, дорогой Петр Захарыч, это не ум, а материал для ума. Так сказать, одаренная глина… Вот, скажем, ваша последняя операция, из-за которой было так много шума. Если по-умному, ее можно было сделать без всякого шума. Вы бы вышли из этой истории с почетом…

Смотрел я на старого Поликарпа, слушал его и не узнавал в нем «магистра бэзглухов». В своем традиционном черном костюме, при бабочке, был он в этот вечер похож на тоскующего мудреца. И голос его не дребезжал. Чистый, приятно глуховатый, звучал спокойно и убедительно.

— …Таким образом вы бы достигли своей цели без нервотрепки и вместо выговора получили бы благодарность.

— Но я не могу распивать чаи с людьми, которые мне не нравятся, не могу улыбаться, если хочется хмуриться. И вообще у меня плохо гнется спина…

У нас под ивами было темно, и я скорее чувствовал, чем видел, как с грустным укором улыбался Поликарп Николаевич.

Он сказал:

— Я — старый подхалим — уверяю вас, что дипломатия и подхалимаж совершенно разные вещи. Подхалим, даже самый утонченный, все равно существо прямолинейное и одноклеточное, а дипломат… Слово «диплома» в переводе с французского означает лист, документ, свернутый вдвое. Документ, текст. Невидимый, непонятный, пока не раскроешь. Произведение ума. Да и не всякому дано раскрыть его, понять. Значит, далеко не каждый может совать в него свой нос…

«Наверное, старик прав, но дипломатия не моя стихия, к тому же…»

— Главному врачу, какому-нибудь директору, вероятно, и надо быть дипломатом, а хирургу зачем?

— Чтобы меньше тратить энергии на побочные, вспомогательные дела, чтобы не позволять соваться к себе в душу хамам… Давайте побродим, а то мой крестец ныть начал…

Мы пошли по песчаной дорожке вдоль ивовой аллеи. Не спеша, заложив руки за спину.

Прямо над нашими головами чернела громада собора.

— Вы знаете, Петр Захарович, — говорил старый Поликарп тоном исповедующегося, приглушенно и робко, — когда вы приехали, увидел я ваш задор, энергию и начал с тихим злорадством ждать того дня, когда вы станете потихоньку скисать в нашей глуши, когда грибок плесени начнет одолевать и вас… С каким удовольствием я пригибал вашу шею, принимая в БЭЗГЛУ! Я ничего вредного вам не сделал — просто ждал, надеялся, что и вы станете таким же, как и мы…

«Вон ты какой, старый идол, ах ты какой!» — думал я, слушая Поликарпа Николаевича, и чувствовал, что нет у меня на него злости. Даже наоборот — уважал я его за искренность.

— Симочка ваша уже поддалась, она уже с душком, а вы… Не знаю, нуждаетесь вы в союзниках или нет, но я решил стать вашим союзником.

Он замолчал, насторожился.

— Кому же не нужны союзники? — сказал я. — Спасибо вам.

— Что уж спасибо-то? Человек я трусливый, но сильный… Какая вам польза от меня будет?

— Иной раз доброго слова достаточно.

— Это правда.

Мы дошли до конца аллеи, повернули обратно.

Темно, тихо, пустынно. Только ивы и звезды между ветвей, да под ногами тихонько шуршал песок. А огни ламп, смех, музыка — все это было далеко-далеко…

— Думал я, думал, — продолжал Поликарп Николаевич, — и вот что хочу посоветовать. Чтобы не прокиснуть, чтоб не пропадали зря ваши силы в мелочной возне, вам надо найти для себя интересное дело… Я бы советовал заняться наукой. Взять какую-нибудь тему и работать над ней, сочетая с практической работой…

— Хорошо бы… Но как это сделать? Надо сначала закончить ординатуру, а чтобы поступить в ординатуру, надо отработать…

— Вот над этим я и думал… Есть у меня в Воронежском медицинском институте… знакомая. Хорошая знакомая. Профессор Орлова… Анна Михайловна. Я напишу ей записку — и вы в субботу поедете… В понедельник я за вас подежурю, посмотрю тут. Анна Михайловна даст вам какую-нибудь интересную тему, будет вашим руководителем. Пока суд да дело, пока ординатура, а у вас уже будет практика исследовательской работы…

— Я, право, не знаю… Спасибо большое, но это необычно как-то. Я боюсь быть обузой…

— Никаких «но». Все будет хорошо. Отлично!

Я молчал.