Г о л о с М а р ь и Л ь в о в н ы. Дима, к тебе матрос.
П о л е ж а е в. Вот это кстати. (Воробьеву.) Отдавайте рукопись.
В о р о б ь е в (открывает портфель, достает рукопись). Можете получить.
Воробьев кладет рукопись мимо стола, почти бросает. Рукопись разлетается на сотни листков. Студенты невольно ахнули, один из них кинулся подбирать листки. Воробьев сам испуган тем, что наделал, но бодрится перед студентами и, оправдываясь, показывает на Полежаева.
Это он, он! Он вчера точно так же поступил с моей рукописью. Он выбросил ее за дверь.
М а р ь я Л ь в о в н а (в дверях прихожей). Вы лжете!
П о л е ж а е в (показывает на дверь). Вон!
Все торопливо уходят. Воробьев и студент, подбиравший листки с пола, замешкались.
(Усталым голосом.) Вон!
Все уходят. Полежаев их провожает. Марья Львовна собирает разлетевшиеся страницы. Откуда-то с лестницы доносится умоляющий голос Воробьева. Слышно: «Я забылся — простите. Я встану на колени. Мой учитель! Я боготворю вас!»
Г о л о с П о л е ж а е в а (методично повторяет). Вон! Вон!
Последний раз хлопнула дверь. Появляется П о л е ж а е в.
М а р ь я Л ь в о в н а. Дима! (Протягивает рукопись.) Кажется, все, ни одного листочка не потерялось.
П о л е ж а е в. Спасибо. (Ложится на диван.)
М а р ь я Л ь в о в н а (испуганно). Тебе нехорошо?
П о л е ж а е в. Нет, ничего. (Садится с усилием.)
М а р ь я Л ь в о в н а. Лежи, лежи. Дать подушку?
П о л е ж а е в. Не надо. (Пауза.) А где матрос? Ах да, ты нарочно. (Сидит с закрытыми глазами. Медленно говорит.) Ослы никогда не живут до семидесяти пяти лет. Это первый случай в природе, когда обыкновенный домашний осел дожил до этого возраста.
М а р ь я Л ь в о в н а. Дима!
П о л е ж а е в. И даже отпраздновал юбилей. (Пауза.) Пригреть врага в своем доме! Десять лет держать его около себя… (Пауза.) Как я ошибся! И как я теперь расплачиваюсь! (Обводит рукой вокруг.) Одиночеством. Самым полным…
М а р ь я Л ь в о в н а (робко). Одиночеством?..
П о л е ж а е в. Конечно, я только терпел его. Я давно в нем разочаровался. Но я не сделал главного. Надо было найти другого, настоящего ученика. Настоящего, понимаешь?
М а р ь я Л ь в о в н а (тихо). Ты нашел Бочарова.
П о л е ж а е в. И сразу же потерял. (Пауза.) Если бы Бочаров был жив! (Замечает, что Марья Львовна дрожит.) Ты дрожишь, тебе холодно? Я принесу тебе шаль.
М а р ь я Л ь в о в н а. Не надо. Не беспокойся, пожалуйста.
П о л е ж а е в. Нет, нет. Я принесу. (Идет.)
М а р ь я Л ь в о в н а (вслед). Ты не найдешь, она в спальне.
П о л е ж а е в. Да, да, я знаю.
Полежаев скрывается в дверях кабинета, а Марья Львовна торопится без него поплакать. Она плачет и вытирает слезы, не на лице, не у глаз, а уже на платье, на груди, на коленях. Потом, справившись наконец с собой, встает с места.
М а р ь я Л ь в о в н а. Дима, ты не найдешь. (Открывает дверь в кабинет.)
П о л е ж а е в (стоит у самой двери; испуганно). А? Что? (Отворачивается и прячет лицо в кембриджской мантии, висящей около двери, незаметно вытирая ею глаза, делает вид, что нюхает.) Э, да она нафталином пахнет. Это ты ее на лето?.. (Не дожидаясь ответа, бежит в спальню, кричит оттуда.) Сейчас найду шаль.
Марья Львовна ставит лампу на рояль, садится спиной к инструменту. П о л е ж а е в выходит из кабинета, тихо накрывает ей плечи теплым платком. Пауза.
Один… Теперь уж как будто прочно. Все я, все я. Ну, побрани же меня немного.
М а р ь я Л ь в о в н а. Нет. Не за что.
П о л е ж а е в. Спасибо.