Читаем Повести разных лет полностью

Это меня, меня, извините. (Бежит к телефону.) Слушаю. Бочаров. Состоится. Думаю, что не посмеют. (Решительно.) Ну конечно, будем начеку. Хорошо! (Вешает трубку, возвращается к Полежаеву. Мягко продолжает прерванный звонком разговор.) Да, так вот я и говорю. То, что делалось прошлой осенью с большинством наших образованных, у многих успело переболеть, смягчиться. Власть оказалась более устойчивой, чем предполагали некоторые. Да наконец еще одно обстоятельство.

П о л е ж а е в (кротко). Какое, Мишенька?

Опять телефонный звонок. Бочаров бежит к телефону.

Б о ч а р о в. Слушаю. Так… В Смольном… Нет… Да. Ждите меня. (Вешает трубку.)

П о л е ж а е в (с досадой). Опять вас.

Б о ч а р о в. Вы извините, пожалуйста, я из вашей квартиры устроил что-то вроде штаба.

П о л е ж а е в (хмуро). Ничего. Только…

Б о ч а р о в. Что, Дмитрий Илларионович?

П о л е ж а е в. Да что ж, обидно: вы всем нужны, а меня в эти дни никто и не спросит…

Б о ч а р о в (жалобно). Дмитрий Илларионович, так я же всем запретил беспокоить вас, пока вы больны, а то бы они… (Смеется.) Заботливый, нечего сказать, помощник. Мне-то сюда все равно трезвонят.

П о л е ж а е в (кротко). Мишенька, вы не договорили, какое же обстоятельство?

Б о ч а р о в. Пример, который вы показали всем, всему ученому миру.

П о л е ж а е в (ворчливо). Не знаю, не знаю. (После паузы.) Вы думаете, это все-таки сыграло роль?

Б о ч а р о в. А вы не думаете? Для чего же вы обращались к интеллигенции?

П о л е ж а е в (раздраженно). Не произносите всерьез это фанфаронское, самохвальное слово! Оставьте его для Воробьевых…

Б о ч а р о в (улыбаясь). Извините. Я забыл, что вы недолюбливаете…

П о л е ж а е в (сердито). Смешно! Сколько раз я вам говорил.

Б о ч а р о в. Знаю, знаю. Я хочу только одну поправку: интеллигенты ведь тоже бывают разные. Опять о себе забываете, Дмитрий Илларионович.

П о л е ж а е в. Не льстите, не льстите. Пожалуйста, не привыкайте к такой политике. Воробьев попробовал со мной этак — живо полетел вверх тормашками.

Б о ч а р о в (смеется). Положим, Воробьев полетел не только поэтому. (Серьезно.) А кроме того, не забывайте о новой интеллигенции, из народа. Ленин знает, что ее будет больше и больше. А как же! На то и революция, Дмитрий Илларионович…

П о л е ж а е в (взволнован). Миша, нельзя, нельзя так спорить. Я знаю, вас фронт выучил агитировать. Сказали — Ленин, и я ни о чем больше… А, да что скрывать! Миша, я горжусь быть его современником. Я уверен, что он приведет человечество к счастью…

Б о ч а р о в (тоже взволнован). Дмитрий Илларионович, это вы замечательно! Ну, я страшно рад… Нет, разрешите… (Шагает прямо через кресло пожать Полежаеву руку.)

П о л е ж а е в (растроганно). Только не по-английски. Из постели выдернете.

Б о ч а р о в. Ваши слова я на всю жизнь запомню.

П о л е ж а е в (доволен). Спасибо. Хоть и похоже на лесть, все равно спасибо. Садитесь. Хотя подождите. (Приглядывается к Бочарову.) Нет, до сих пор не могу поверить. (Кричит.) Муся! Ты нам нужна.

М а р ь я  Л ь в о в н а (появляется в комнате). На что я вам? Не нужна совсем.

П о л е ж а е в. Не обижайся, а лучше надень очки.

М а р ь я  Л ь в о в н а (послушно). Надела.

П о л е ж а е в. Смотри на него.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Смотрю.

П о л е ж а е в. Что ты скажешь?

М а р ь я  Л ь в о в н а (радостно). Глазам не верю, что Миша у нас.

П о л е ж а е в (с досадой). Да не то. Про это уже сто раз говорили. Ты смотри, как он переменился. В один год стал совершенно другим человеком. Не знаешь, как с ним теперь говорить. Прямо государственный деятель какой-то!

М а р ь я  Л ь в о в н а. А об этом уже двести раз говорили.

П о л е ж а е в. Ступай, ступай! (Машет на нее рукой.)

Марья Львовна уходит.

Б о ч а р о в. А вот вы нисколько не переменились, Дмитрий Илларионович. Сейчас еще нездоровы, а вообще такой в точности, как в прошлом году.

П о л е ж а е в. Э-э, тут нет ничего хитрого, старики не меняются. Подсыхают только постепенно. Вы придите меня проверить лет через сорок. (Смотрит на часы, испуганно.) А время-то как бежит! Миша! Скоро отправляться на заседание, а мы о главном не поговорили. Доклад-то вы сумеете сделать?

Б о ч а р о в. Как вам сказать, Дмитрий Илларионович… Конечно, вы сами бы лучше сделали.

П о л е ж а е в. Видите, видите. Тогда я лучше пойду. (Опускает ноги с дивана.)

Б о ч а р о в. Марья Львовна!

Прибегает  М а р ь я  Л ь в о в н а.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Что случилось?

Б о ч а р о в. Хочет встать! Это я виноват.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии