Повестка дня

Так продолжалось застолье. Посол рейха вел себя исключительно непринужденно. Кстати, Адольф Гитлер отмечал непринужденную манеру Риббентропа, его старомодную элегантность и учтивость в сравнении с другими членами нацистской партии, сборищем бандитов и уголовников. Высокомерие в сочетании с глубоким идеальным раболепством позволили Риббентропу подняться очень высоко и занять завидный пост министра иностранных дел; 12 марта 1938 года на Даунинг-стрит Риббентроп был на самой вершине того, что уготовила ему судьба. Он начал карьеру как импортер шампанского марок «Мумм» и «Поммери», и Гитлер отправил его в Англию, чтобы пролоббировать рейх, прозондировать сердца и собрать немного информации. В то смутное время Риббентроп не переставал повторять Гитлеру, что англичане не способны реагировать. Он подстегивал фюрера, вдохновлял на дерзкие поступки, лестью питая его манию величия и жестокость. Таков был путь к нацистской славе того, кого Гитлер продолжал иногда называть «мелким торговцем шампанским» — как-никак сильны предрассудки в головах даже у легендарных разрушителей общества.

В середине обеда, как пишет Черчилль в воспоминаниях, появился посыльный из Министерства иностранных дел. Может, в тот момент хозяева и гости делили последний кусок пулярки, или уже приступили к булочкам с творогом и лимонаду, или дегустировали десерт из манной крупы: двести граммов муки, сто граммов масла, одно или два яйца, щепотка соли, немного сахара, четверть литра молока, манная крупа и вода, чтобы разбавить тесто. Избавлю вас от подробностей, касающихся гарниров и прожарки. На Даунинг-стрит часто готовили блюда французской кухни, которую премьер-министр Невилл Чемберлен очень любил. В общем-то, почему не увлечься кулинарией? В «Истории Августов» где-то сказано, что римский Сенат часами совещался на тему соуса к тюрбо. Итак, во время обеда посыльный тихонько отдал сэру Кадогану конверт. Повисла неловкая пауза. Сэр Кадоган внимательно читал письмо. Разговор постепенно возобновился. Риббентроп сделал вид, что ничего не произошло, прошептал комплименты хозяйке дома. В этот момент Кадоган поднялся и передал письмо Чемберлену. Кадоган не выглядел удивленным или огорченным. Он думал. Чемберлен, в свою очередь, с озадаченным видом прочел письмо. Тем временем Риббентроп продолжал болтать. Подали земляничный десерт по рецепту Эскофье. Наслаждение. Блюдо съели с энтузиазмом, и Кадоган занял свое место, забрав письмо. Но Черчилль, открыв свой большой глаз кокер-спаниеля и посмотрев на Чемберлена, заметил тревожную морщинку у того на переносице и заключил, что посыльный принес занятную новость. Риббентроп не замечал ничего. Он с удовольствием играл роль министра и радовался вовсю. Хозяйка пригласила пройти в гостиную.

Подали кофе. Риббентроп принялся рассуждать о французских винах, в которых считал себя специалистом, в общем, какое-то время расслабленно разглагольствовал. Подкрепляя жестами какую-то из своих мыслей, Риббентроп изящно взял невидимый бокал с шампанским, стоящий на невидимой пирамиде из бокалов, и элегантно его поднял, как будто предлагая выпить за здоровье окружающих. Невидимый бокал был прохладным, невидимое шампанское — шесть градусов — идеальной температуры. Десертный нож звенел, ударяясь о бокал; Риббентроп кивал, улыбаясь. На улице прошел дождь, деревья стояли мокрые, тротуары блестели.

Чемберлены вежливо выражали нетерпение. Нельзя просто так прервать министра мощнейшей европейской державы. Необходимо проявить такт, придумать повод удалиться. Вскоре гости, конечно, почувствуют подводные камни, поймут, что Чемберлен с женой ведут тайные переговоры, и число протагонистов вырастет: Кадоган, Черчилль с супругой, кое-кто еще. Гости стали расходиться. Но Риббентропы остались, не сознавая неловкости ситуации, особенно он, Иоахим, которого прощальный день опьянил и лишил элементарного такта. Хозяева теряли терпение и сохраняли вежливость. Разумеется, нельзя просто выставить почетного гостя, надо, чтобы он сам понял: пришло время покинуть гостиную, надеть пальто и сесть в «мерседес» со свастикой.

Но Риббентроп не понимал ничего, решительно ничего; он болтал. Его супруга тоже завела оживленную беседу с супругой Чемберлена. Атмосфера становилась странной: хозяева еле заметно, с помощью интонации, показывали нетерпение, которое вежливые гости должны были распознать. В такие моменты человек спрашивает себя, не сошел ли он с ума, не слишком ли много значения придает мелочам, действительно ли собеседник испытывает уже почти осязаемое напряжение; но нет, Риббентроп не задавался такими вопросами. Мозг — непроницаемый орган. Взгляд не передает мысль, тонкая мимика не прочитывается; тело словно стихотворение, от которого у нас перехватывает дыхание, но которое наши соседи не понимают совсем.