Повествование Артура Гордона Пима из Нантакета

Когда мы говорим о сюжете повести Эдгара А. По, важно отметить несколько важных моментов, не вполне ясных для нас, далеких от эпохи парусников. Прежде всего, первый большой эпизод книги герой проводит в трюме бывшего китобойного судна, в конце концов оставшись без еды, питья и помощи. Необходимо понимать, что для того, чтобы оставаться незаметным (учитывая, что матросы могут проверять трюм в любое время дня и ночи), надо было прятаться в пространстве между бочками – бочки единственные сохраняли форму, тогда как любые другие товары, как прямо подчеркнуто в книге, могли распухнуть от влажности, быть сжатыми бортами во время шторма и тем создать угрозу жизни нежелательному пассажиру. Эдгар А. По впервые писал о кораблях как о сложных инженерных сооружениях, товары на которых – тоже часть инженерного решения, а искусство корабельщика, который должен не просто не подвести корабль под волну, но не допустить, чтобы волны его разрушили, оказывается искусством не только быстрого расчета, но и быстрой интуиции. Капитан корабля в мире По – лучший образ романтического деятеля искусства, охотно слушающего музыку инструментов, но и сопоставляющего ее с внутренней музыкой.

Бунт на корабле, образующий сюжетную завязку, хотя и отсроченную для героя, интересен тем, что не является результатом сговора в чистом виде: между бунтовщиками, с излишней жестокостью расправившимися со всеми остальными на корабле, с самого начала не было никакого единства. Такое замечание в духе романтической иронии очень отличается от классического понимания сговора как нерушимой договоренности ради низких целей, которая непременно должна быть взломана извне, скажем, подкупом одного из его участников. Скорее, классический сговор образуют дикари во второй части повести – но оказывается как раз, что он не может быть уничтожен иначе, чем истреблением большей части всего дикарского племени взрывом на корабле, что и позволяет главному герою бежать. По сути, По дал очерк партийной демагогии, показав, как именно она работает.

Наконец, связывающий первую и вторую части повести эпизод дрейфа на перевернутом корабле – не просто одна из подробностей невероятных приключений. Перевернутый корабль, словно чудо-кит или земля, становится кормильцем героев (на дне оказывается множество моллюсков), а потом они пробиваются в трюм к съестным припасам. Поэтому это, наверное, одна из самых убедительных в мировой литературе метафора земли-кормилицы, а уж с чем сопоставлять ее – с чудо-юдо-рыбой-китом П.П. Ершова или с Моби Диком как бунтующей против людей землей – уже дело современного читателя.

Если «Моби Дик» Г. Меллвила (1851) – китобойная энциклопедия, то повесть об Артуре Гордоне Пиме – морская инженерная энциклопедия: мы узнаем, без каких частей корабль еще может остаться на плаву, а без каких – нет, при каких условиях потерпевших кораблекрушение подберут, а при каких – нет. Данный энциклопедизм нормативен для романа как жанра, который всегда может быть назван лавкой древностей уцененных жанровых форм; но особенность По – в исследовании минимальных условий того, что эти энциклопедические знания заработают. Перед нами не «сирота в лавке древностей» как в мире романов Диккенса и его бесчисленных последователей, а убежавший от родителей персонаж, с изумлением открывающий для себя, что на корабле существуют и древности, и странные предметы, и они непременно пригодятся для выживания. Именно такой мир странных необходимостей был не очень понятен читателю, пока не стал каноном в «Цветах зла» Бодлера, где самое причудливое и диковинное, отринутое хорошим обществом, и есть самое необходимое. «Падаль» Бодлера, лошадь, с чьим оскалом лирический повествователь сравнивает улыбку любимой женщины, которую все равно ждет гроб – не пришла ли прямо из мира приключений Пима, сначала задыхающегося в трюме после китовой падали, потом среди трупов матросов, потом на трупе перевернутого корабля пытающегося мешать вино с губительной морской водой, лишь бы выжить.

Повесть Эдгара Аллана По долгое время уступала по популярности его рассказам. Но зато в 1857 г. ее переводит на французский язык Шарль Бодлер, а в 1861 г. на русский – Егор Моллер под редакцией Ф.М. Достоевского. Бодлер переводил повесть для журнала «Монитёр», надеясь спастись от банкротства, одновременно вычитывая гранки «Цветов зла»: приближение публикации главной поэтической книги обнадеживало Бодлера-переводчика. Достоевский рассчитывал так же рассчитаться с долгами благодаря выпуску журнала «Время», который и украсила переведенная повесть – и Достоевский надеялся, что в журнале выступят и русские писатели, работающие в том же духе – хотя в конце концов главным русским учеником По остался он сам. После этого повесть и на французский, и на русский, и на многие другие языки переводилась многократно – не успевал ослабеть интерес читателей к одному переводу, как появлялся другой, охватывающий новую аудиторию: например, прежде читали ради экзотических приключений, теперь в дело включилась аудитория, любящая познавать строение планеты.